4

Ревко держал автомат – старый добрый «Калашников», с которым ему так часто приходилось иметь дело и в Анголе, и в Эритрее, и в Намибии, – везде, куда посылали его партия и правительство в те дни, когда великая советская империя простиралась от Кубы до Антарктиды, когда КГБ и ЦРУ играли в мировые шахматы на равных, и когда на Конгарском вертолетном заводе производили 300 смертоносных машин в год.

        Беззакатная империя. Империя, над которой никогда не заходило солнце.

        Империя, в которой сажали спекулянтов, расстреливали взяточников, а рабочим выдавали квартиры бесплатно. И в центре этой империи, на площади у мрачного здания, стояла статуя его троюродного деда.

        Ревко отщелкнул предохранитель и обдал вертолет веерной очередью с расстояния в двадцать метров. Вячеслав Извольский, стоявший рядом с полпредом, невольно напрягся. Пули защелкали по угольночерной поверхности, как градины по крыше. Они не высекали искр и почти не давали рикошета.

        Ревко опустошил магазин, привычным движением переставил рожок и продолжил стрельбу. Вскоре весь бетон под вертолетом был покрыт пулями, как почва под дубом – опавшими желудями.

        Вертолет не был бронированным. Он был покрыт особой пленкой под названием «кларол». Пленку придумали две старушки, Клара и Роза Левашовы.

        Старушкам было, соответственно, семьдесят три и семьдесят пять, и всю жизнь они протрудились в секретном конструкторском бюро, а последние десять лет они продолжали выполнять задание умершей уже партии, расходуя на это собственную пенсию. Старушек для Извольского нашел Денис Черяга, и Извольский выкупил у них патент за сумму, о которой они до той поры слышали только в кино, и которую завод Извольского зарабатывал примерно за семь минут.

        – Потрясающе, – сказал Александр Ревко. Оборотился, посмотрел на Славу Извольского своими прозрачными серыми глазами и промолвил:

        – Что у вас там случилось в гостинице? С Анастасом?

        Извольский помолчал. Осведомленность полпреда, как всегда, неприятно поразила его. Следовало бы разобраться: то ли ему стукнул ктото из младшего персонала гостиницы, то ли полпред перехватил телефонные разговоры Анастаса.

        – Этот пидор вздумал приставать к Сереже Ахрозову, – ответил Извольский.

        – У Сережи очень тяжелый характер и исключительно гетеросексуальные пристрастия.

        – Кто владеет лицензией на пленку?

        – Одна швейцарская компания.

        – Кто владеет компанией?

        – Пятьдесят процентов мои.

        – А другие пятьдесят?

        – Любой фирмы, которую ты укажешь.

        Ревко легким профессиональным движением закинул за плечо автомат, предварительно проверив предохранитель.

        – Слава, это изобретение было сделано на советские деньги советскими людьми. Отдай другие пятьдесят государству ГУПу при полпредстве.

        – Я бы предпочел заплатить налоги, – сказал Извольский.

        Ревко усмехнулся.

        – Чтобы они потом достались таким, как Анастас? Ты сам знаешь, Слава, эта страна прогнила сверху донизу. Ее не спасти с помощью обычных мер. Те деньги, которые мы получим через ГУП, пойдут на строительство государственной машины новой России. И я советую тебе при этом оказаться на нашей стороне. А не на стороне анастасов. Не делай ошибки, Слава. Мой проект – проект политический. Так что скажешь?

        – У меня есть встречное предложение, – медленно произнес Извольский.

          ***

        Анастас Анастасов открыл глаза. Страшно болела голова и во всем теле была дикая слабость, как всегда, когда Анастас баловался первитином. Анастас «винт» не любил, под винтом делают такие странные вещи: однажды Анастас, обжабавшись винта, залез в машину и всю ночь ехал задом по шоссе. Доехал от Москвы до Торжка, а ведь дело было еще до черловского