долгим размышлениям не приходилось. Лось аккуратно, как было ведено, положил волыну на столик, поразмыслил и вытащил, во избежание недоразумений, еще одну.
Разделся и лег на пушистую медвежью шкуру.
Дверь щелкнула снова, раздались шаги, в затылок Лосю уперся холодный девятимиллиметровый ствол. Скосив глаза. Лось увидел белые кроссовки на трех или четырех парах ног. Кто то из охранников нагнулся, подобрал одежду Лося и начал ее проверять.
Через несколько минут шмотки швырнули около него.
— Чисто. Можешь одеться.
Лось влез обратно в штаны, застегнул рубашку и натянул сверху черную водолазку. Кроссовки, впрочем, у него отобрали, видимо, в качестве дополнительной страховки. Мало кому придет в голову мысль выскочить из дома в двенадцатиградусный мороз без ботинок.
Руки тут же завернули назад и стянули наручниками.
— Пошли.
По коридору его протащили, подхватив под локти. Две двери слева, третья — направо. Лося впихнули в тот самый кабинет Извольского, куда он намеревался заглянуть после спальни.
Кабинет был ярко освещен. Стол самого директора был пуст, зато за длинным розового дерева столом для совещаний сидели двое: Черяга и Калягин. Сбоку располагались еще охранники, все вооруженные. Лося удивило отсутствие Извольского, но тут же он сообразил, что это от излишней осторожности. Извольский наверняка был рядом и смотрел все представление по телевизору. Но режиссеры любители не хотели, чтобы в случае неразумного поведения Лося парализованный человек послужил бы какой нибудь приманкой или, скажем, помехой для стрельбы. Это было лишнее — Лось вести себя неразумно не собирался. Если его не пристрелили в спальне — не пристрелят и сейчас.
— Присаживайся, Лось, — любезно сказал Черяга. Это его голос звучал со стены пять минут назад. Лося усадили в вертящееся кресло и тут же пристегнули еще одной парой наручников.
— Дурак ты, Вовка, что меня сдал, — сказал Лось, — тебе самому за Камаза яйца повыдергают.
— Думаю, что вы не очень въезжаете в ситуацию, — покачал головой Черяга, — никого Вовка не сдавал. И вообще у нас с ним очень хорошие отношения. Гораздо лучшие, чем могла бы подумать невнимательная публика.
— Да и у меня неплохие, — сказал знакомый голос из за спины Лося.
Тот обернулся: в углу комнаты, незамеченный им с первого раза, стоял здоровый, что твой медведь, мордоворот — мама моя, да это Витя Камаз…
— Ты? — в обалдении спросил Лось, — откуда? Тебя же в капусту покрошили…
— Видите ли, — с прежней любезностью объяснил Черяга, — пока ваши ребятки ехали гасить Камаза, их стволы некоторое время находились отдельно от исполнителей, и это дало нам возможность позаботиться о патронах. А так как оружие было брошено на месте преступления, как и подобает профессионалам, и подобрано, соответственно, промышленной полицией, то о подмене никто и не узнал. Единственное, что я должен заметить, — это что Витя Камаз оказался препаршивым актером. Нам пришлось испортить целых три пленки, потому что на первых двух труп ерзал, трепетал ресницами, и даже один раз расчихался. Лось некоторое время тупо смотрел на Черягу.
— Вы заменили патроны на холостые?! Это не может быть! На автоматах не было насадки! И я… я перещелкивал обойму перед стрельбой! Я что, похож на идиота?
— Зачем на холостые? — удивился Черяга, — как вы правильно отметили, Александр Спиридоныч, автомат Калашникова перезаряжается, используя энергию пороховых газов, и без специальной насадки холостыми из него не стрельнешь… Вовка просто вынул из патронов половину порохового заряда. Простая рутинная операция, которая заняла у него где то часа три… Убить ими было можно только с расстояния этак в полметра. Хотя, разумеется,