если ты спишь по четыре часа в день, то ты можешь просто не дочитать страховой договор до тринадцатой страницы? Вот только почему он, здоровый бугай с двумя руками и двумя ногами, до тринадцатой страницы не дочел, а парализованный, накачанный всякой химией Извольский — дочел?
— Приходит счет за ломку мартена, на двести тысяч, — продолжал Извольский. — Идешь в цех, спрашиваешь, много ли людей печку ломало. «Да не, человек десять». «А долго ли?» «Да два дня». Идешь к главному инженеру: «А не много ли — двести штук за печку?» «Да ты что, там сто человек целый месяц трудилось…» Я тогда еще замом генерального был. Приходишь к генеральному, начинаешь орать, что у нас ломка мартена немногим отличается от ломки чеков у «Березки». «Да что ты, такие хорошие ребята». А на этих хороших ребят давно бандиты уже сели, потому что на всякий скраденный грош садятся бандиты… А меня потом еще ругали, что я генерального в унитаз вылил. А тут — либо генерального в унитаз, либо весь завод. Думаешь, от меня тогда так просто отстали? По окнам стреляли. К двери траурный венок прислали… Я это зубами выгрызал, людей через колено ломал… А ты в два месяца все в канализацию слил… Кинули, как лоха: ах, юристы все в Москве…
Извольский сцепил руки у подбородка. Шторы в кабинете были отдернуты, комнату заливал ослепительный свет от отраженного настом солнца, и в этом свете Денис очень хорошо видел, как постарел и пожелтел за время болезни тридцатичетырехлетний Извольский.
— Иди, Денис. Со Скоросько разберешься сам. И со всеми остальными. Пусть Вовка пробьет эти контракты. Может, они уже на криминал завязаны. Или на «Ивеко».
— Ты не хочешь разговаривать со Скоросько?
— Нет. И с тобой я тоже не хочу разговаривать. Иди.
Денис спустился на второй этаж и там долго сидел в зимнем саду. На кадке с пальмой в позе суслика застыла кошка Маша — единственное живое существо, которое Извольский позволил завести в доме. Судя по всему, кошка Маша справляла в кадку свои кошачьи дела, и хорошо, что ее никто не видел.
Денису очень хотелось напиться, но было только десять часов утра, и поэтому он тупо сидел, глядя на солнце и кошку под пальмой. Кошка сделала свое дело и прыгнула ему на колени. С лапок ее ссыпалась черная земля.
Потом Денис повернул голову, и увидел, что около лестницы стоит Ирина. Кошка спрыгнула с колен и побежала к хозяйке.
— Господи, Денис, что такое? — спросила Ирина. — на вас лица нет. Со Славой все в порядке? Денис промямлил что то невразумительное.
— Он слишком много работает, — с упреком сказала Ирина, — ему надо лежать и лежать, а он сидит за этими договорами. Денис, ну неужели вы не можете прочитать эти бумаги вместо него?
— Я их читал, — сказал Денис.
— Ну и зачем это второй раз? Это и первый то раз нельзя прочесть, там же одна фраза полторы страницы занимает, это же ужас какой то…
— Ну что вы, Ира, — с горьким смешком сказал Денис, — наши хозяйственные договора, это можно сказать, художественные произведения. С прологом, эпилогом и двойным смыслом. Их Бахтину бы исследовать… На предмет амбивалентности и карнавального мира.
В глазах Ирины неожиданно заиграли веселые чертики.
— Боже, Денис, какие вы слова знаете… И что же такое амбивалентный хозяйственный договор?
— Это такой договор, в результате которого человек думает, что получает двести тысяч, а вместо этого он получает по ушам. Извините, Ира, мне надо ехать.
На следующий день после этого разговора главного инженера Вадима Скоросько вызвали в кабинет и.о, гендиректора. Скоросько зашел к Денису и увидел, что тот не один — в дальнем углу, старательно разглядывая шкаф с книгами, стоял начальник промышленной полиции Вовка Калягин.