был огромный и пустой, со стеклянными дверьми, выходившими на площадь, и как только налоговики спустились вниз, то даже самым тупым стало ясно, что дело плохо. Толпа стояла на площади плотной стеной, поглотив и броневичок налоговиков, и два джипа. Над толпой колыхались красные знамена и белые плакаты. На самом крупнотелом было начертано: «Позор сионистам и МВФ!»
Тут же раздался звон разбитого стекла, и Денис увидел, как у последнего из налоговых джипов, стоявшего ближе всех к козырьку, разлетелось стекло. В толпе что то неразборчиво заорали, одни кричали «бей жидов», другие «бей коммунистов», но было ясно, что и те и другие разумеют под жидами и коммунистами налоговую полицию.
Федякин отпихнулся от ближайшего автоматчика и бросился к выходу, за которым бушевала толпа. — Ребята, — закричал он, — не дайте пропасть! Он замешкался, проходя блокированную вертушку, один из автоматчиков перемахнул за вертушку вслед за ним, сгреб Федякина и как следует врезал от души. Это было опрометчивое решение. Как уже было сказано, нижний этаж заводоуправления представлял из себя светлый, почти сплошь прозрачный ящик. Стеклянными были и те двери, что выходили на улицу под козырек, и те, что располагались в двадцати метрах за вертушками и вели собственно на территорию завода. Все, что происходило на первом этаже, было видно в первых рядах толпы, а Федякин, работавший на заводе вот уже тридцать лет, пользовался репутацией самого свойского и добродушного руководителя из верхушки завода.
Сенчяков, стоявший с матюгальником на крыльце, мгновенно обернулся.
— Позор сионистским прихвостням! — вскричал Конгарский гендиректор. Одна из стоявших рядом с ним женщин — толстенькая пенсионерка в синте поновой курточке, — покрепче перехватила обеими руками красное бархатное знамя, увенчанное жестяным серпом и молотом, и этим самым знаменем, как пикой, ткнула в одного из налоговых полицейских, с автоматами наперевес стоявших с внешней стороны входа.
Знамя вообще то не очень удобное оружие против бронежилета и автомата, особливо в руках пенсионерки. Полицейский шагнул в сторону, дама, разумеется, промахнулась и саданула своим вертелом по стеклянной двери, а затем полицейский заученным движением завернул ей руку. Женщина ойкнула и села на ступеньки, знамя полетело вниз, в жидкую грязь.
— Бабу Настю убили! — истерически рявкнул кто то.
Баба Настя, разумеется, была невредима, но это видели только те, кто стоял в первых рядах, а толпа сзади, натурально, не видела ничего, а только слышала. А расстояние от правды до лжи, как известно, совпадает с расстоянием от глаза до уха.
Третьи ряды надавили на вторые, вторые — на первые, — и народ бросился внутрь. Налоговые полицейские колебались мгновение. Кто то из них схватился за автомат, но начальник отряда, лейтенант Пряхин, соображал лучше подчиненных. Он понял, что оружие у них сейчас отнимут, и что если это оружие попадет в руки обезумевшей толпы, то стрелять будут во всех и непонятно во что.
— Назад! — заорал лейтенант Пряхин. Последовала короткая стычка. Несколько человек из толпы осели на ступеньки с ушибами и вывихами разной степени тяжести, а шестеро налоговиков вбежали в стеклянные двери комбината и успели замотать их железной цепочкой.
Двое из них сориентировались мгновенно и бросились дальше, на территорию комбината, где толпа еще не была такой густой и где можно было уйти и раствориться на ста гектарах переплетенных труб, зданий и складов.
— Вы за это ответите! — заорал Федякину совершенно растерянный майор, — это призыв к бунту!
Толпа ударилась о стеклянные двери. Это были самые обыкновенные двери из толстого зеленоватого стекла, не пуленепробиваемые и не противоударные,
