глаза, и только при звуке шагов Ирины на его в общем то некрасивом, рыхловатом лице мгновенно обозначилась преобразившая его улыбка.
Ирина присела на корточки, осторожно провела пальцами по чуть колючей щеке, коснулась виска, у которого билась прозрачная голубая жилка.
— Слава, что то случилось?
Извольский открыл глаза.
— Ничего страшного. Товарищ губернатор тоже решил поучаствовать в охоте на изюбря. Просит двадцать процентов акций завода.
— На каком основании?
— Я их, видите ли, на аукционе не правильно купил…
Ирина глядела на директора внимательными и влюбленными глазами.
— Так он что — он теперь на стороне банка?
— Он на своей собственной стороне — он видит, что лев болен, и хочет отхватить кусок наследства… Ирина внезапно с силой сжала тонкие пальцы.
— Господи, какой негодяй! Какие они все негодяи! Ты же его губернатором сделал! Он же у тебя на поводке должен ходить!
— Солнышко, это же губернатор. Сегодня он на поводке, а завтра, глядишь, хозяина съел…
— И что теперь будет? Извольский умехнулся.
— Теперь, Иришка, будет плохо. Хреново будет в превосходной степени, потому что имея в руках суд и налоговиков, можно такие кренделя выписывать… Ты представь себе такую картинку, какая нибудь фирма из соседней области берет бабки в размере пятисот минимальных зарплат и кидает их на счет завода. Без договора, без всего. Ну, переписку какую нибудь затевает, из которой на фиг не ясно, чего они от нас хотят. А через три месяца предъявляет иск о банкротстве — мол, мы деньги дали, а прокат нам не поставили. Арбитраж в один день — бац! — удовлетворяет иск и ставит временного управляющего. А еще через недельку — бац! — временный управляющий жалуется в суд, что администрация завода мешает ему выполнять обязанности, и превращается в конкурсного управляющего…
— Это… действительно возможно?
— Вполне. Я такую штуку хотел сам провернуть с Сунженским трубопрокатным. Вся соль в том, что бухгалтерия крупного завода не заметит этих денег. Ну, пришли и пришли. Вот если договор есть, а денег нет, тогда, конечно, замечают… А если наоборот — очень трудно…
Извольский помолчал и добавил:
— Теперь все шакалы на комбинат бросятся. Энергетики с цепи сорвутся, я им давно поперек горла. Таможня чего нибудь арестует… О налоговой я не говорю, этим сам бог велел падаль есть… Этот вчерашний разговорчик комбинату обойдется лимонов в пятьдесят. Баксами.
— Прости, если я говорю глупость, а помириться с банком нельзя?
— Нет.
— Слава, ты извини. Тебя, наверное, об этом никто не спросит в лицо, но почему у тебя получается, что ты хороший, а банк плохой? Ты же ведь… ну, к тебе эти акции попали точно так же, как к банку. Или нет?
— Можно сказать и так, — согласился Извольский.
— Тогда какая разница?
— Понимаешь, — сказал Извольский, — рано или поздно человек должен выбирать, что он хочет. Заработать денег и уехать на Гавайи или жить в России. И если он хочет срубить в этой стране бабки, а там хоть трава не расти, тогда надо вести себя одним способом. А если он хочет остаться, тогда ему надо вести себя другим способом. Не смотреть на людей, как на одноразовую посуду. Не смотреть на завод, как на китайские кроссовки — сегодня купил, завтра выкинул, зато дешево. Если ты хочешь работать в России, то ты и деньги везешь в Россию. Это все лажа, что ты их держишь где то в Швейцарии. Ну, купишь чего нибудь для страховки — вроде как старушка откладывает похоронные. Но они же работать должны, деньги. А прибыльней, чем в России, им нигде не сработать.
— А при чем здесь банки? Им что, на роду написано думать о Гавайях?
— Банк и предприятие по разному устроены. Что такое
