— Слябом?
— Трудно сказать. Вместе с ним застрелен ахтарский вор Премьер. Был на побегушках у Сляба. Возможно, они перестреляли друг друга.
Арбатов помолчал. У банкира было породистое, худое англосаксонское лицо, на котором неожиданными пуговками сидели маленькие славянские глазки, слегка увеличенные толстыми стеклами очков: комсомолец Арбатов с детства был близоруким отличником.
— Я хочу этот комбинат, — сказал Арбатов.
Таким тоном дети говорят «Я хочу эту шоколадку». И прибавил, в качестве объяснения:
— Извольский оскорбил меня.
Иннокентий Михайлович несколько раз сморгнул. Конечно, Ахтарский металлургический комбинат был завидным куском. По реальной прибыльности с ним могли сравниться только «Северсталь» и НЛМК, всякие там Магнитки и полузадохшиеся Нижние Тагилы плелись далеко в хвосте. Однако у АМК не было ни враждующих акционеров, ни разрозненных пакетов в руках трудового коллектива, ни крупной доли у областного или федерального фонда имущества. Семьдесят пять процентов акций было сосредоточено в руках самого директора, и, собственно, именно этим и объяснялись и отсутствие дрязг, как на Магнитке, и процветание комбината. Еще пять процентов находились у банка «Ивеко», три процента — у какого то молодого сунженского банкира, вовремя подсуетившегося при приватизации, остальные принадлежали трудовому коллективу, и Извольский целым рядом хитроумных мер практически обезопасил себя от возможной продажи этих акций.
Пытаться завладеть комбинатом было все равно что пытаться вырвать кусок мяса у крокодила после того, как тот его съел. Иннокентий Михайлович вознамерился объяснить это шефу, и даже привел вышеупомянутый пример с крокодилом, но шеф только посмотрел блеклыми глазами и сказал:
— Если надо будет вспороть крокодилу живот — вспори его.
Деревянно улыбнулся и добавил:
— Извольский — опасный человек. Сепаратист. Десять таких, как он — и от России останется одна Москва. Мы сумеем получить в федеральном центре одобрение на любые действия, направленные против феодализации России.
«Блин! Тоже мне нашелся собиратель земли Русской», — сурово про себя подумал Иннокентий Михайлович, а вслух ничего не сказал и откланялся.
И через две недели (как было ведено) пришел с планом.
Первой мыслью Иннокентия Михайловича, совершенно банальной, была следующая: если акции завода Новолипецкий металлургический комбинат нельзя купить — нельзя ли его обанкротить? Тут же оказалось, что у завода есть куча векселей, которые можно было бы скупить и обратить долги на имущество. Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что векселя АМК выпущены не самим заводом, а вексельным центром «Металлург» с уставным капиталом аж в двести тысяч новых рублей, и максимум, что светило банку — обанкротить этот самый вексельный центр.
Второй естественной мыслью был губернатор. Губернатору обанкротить завод было бы так же легко, как поймать карася, нацепленного ныряльщиком на удочку. Ведь завод хоть и не имел задолженности перед областным бюджетом, однако платил в этот бюджет всякой невероятной дрянью по цене, завышенной порой в десять раз. Губернатору было бы достаточно потребовать уплаты налогов исключительно деньгами, и тут же завод, совершенно для этого неприспособленный, влетел бы в страшные долги.
Иннокентий Михайлович сначала навел справки о губернаторе, потом пощупал почву, потом подвел к губернатору пару человечков. Выяснилось — дело не безнадежное, но крайне рискованное. Ахтарского хана губернатор ненавидел: да и как же можно любить человека, который тебе налогов не платит, а вместо этого заводит, к примеру, свою милицию и дает ей сэкономленные в налогах деньги? Область в целом была угольная, дохлая,