долларов. Он стоит значительно больше миллиарда долларов. Черяга встал.
— Погодите, куда же вы? — подхватился Аузиньш.
— Мы обо всем переговорили, — бросил Черяга. Он уже взялся за бронзовую ручку тяжелой дубовой двери.
— Погодите, Денис Федорыч, — окликнул его эстонец.
Черяга повернулся.
— Вы ведь по профессии не финансист? — спросил Аузиньш.
— Нет.
— И не экономист?
— Нет.
— И не специалист по корпоративному праву?
— Я бывший следователь.
Аузиньш сокрушенно покачал головой.
— Вот видите, — сказал он, — вы даже не металлург. И вы надеетесь в одиночку отстоять Ахтарский металлургический комбинат? Не отличая мартен от домны и выручку от прибыли?
Черяга вместо ответа хлопнул дверью. То есть он хотел хлопнуть. Но дверь у зама была на тяжелых пружинах, и вместо того, чтобы оглушительно хлопнуть, мягко закрылась за Денисом.
Вячеслав Извольский выслушал отчет Дениса о встрече с Аузиньшем молча. Лицо, утонувшее в подушках, было бледным и нездоровым, под глазами собралась нехорошая желтизна. Черяга с беспокойством вспомнил о том, что у лежащего без движения человека могут отказать почки.
— Тебе надо созвать пресс конференцию, — сказал Извольский.
— Я уже поговорил с журналистами. Прямо у банка.
— Созови еще одну. Разве ты не понял — он тебе угрожал?
— В смысле?
— Он сказал: ты — единственный человек, через которого я связан с внешним миром. Если тебя убьют, У меня не будет человека, которому я могу доверять.
Ирина, сидящая с другой стороны кровати, вздрогнула.
— Можно усилить охрану, — предложил Черяга.
— Плевали они на охрану, — сказал Извольский. — Шум в прессе — это надежнее. Если замдиректора комбината везде орет, что банк украл акции и чуть не убил его шефа, а потом замдиректора тоже гасят — это вонь на всю Россию. У них тут, в Москве, тоже свои шакалы. Всегда будут рады наехать на «Ивеко».
— Созовем пресс конференцию, — кивнул Черяга.
— И не выбирай выражений. Про муху и паука — это здорово. Про лохотронщиков тоже скажи… Журналистам это понравится…
— Банк в суд подаст. У нас вообще нет формальных доказательств, что акции украли они.
— И отлично. Еще один информационный повод. Сколько он там запросит за оскорбление деловой репутации? Два лимона? Мы бы на журналюг больше просадили.
Извольский помолчал, потом закрыл глаза. Ира и Денис тихонько переглянулись, решив, что директор заснул, но минуты через две веки Извольского вздрогнули.
— Ира, выди ка погуляй, — сказал Сляб.
— Почему?
— Мне надо с Дениской переговорить.
— Вы о чем будете говорить — о женщинах или о заказном убийстве? Извольский сморгнул.
— С чего ты взяла?
— С того, что в противном случае я не вижу причин, по которым мне надо выходить, — обиженно сказала Ира.
Сляб скосил глаза и улыбнулся Ирине. Та улыбнулась в ответ, нежно нежно, как улыбаются даже не мужу, а больному ребенку, и Денис вздрогнул от чувства, которое раз и навсегда себе запретил. «Не будь идиотом», — подумал Денис.
— Не сердись, солнышко, — сказал Извольский. Это разговор для двоих.
Ирина, слегка надув губки, вышла из палаты. Сляб некоторое время лежал молча. В зрачках, чуть расширенных из за всякой анестезирующей дряни, которой кололи пациента, плавала усталость и боль, и из голубых они стали грязно серыми, словно небо, закопченное дымовым выбросом.
— Позвать врача? — внезапно испугался Черяга.
— Не надо… Я просто хочу, чтобы ты ясно представлял, Дениска. Аузинын сказал тебе правду. У банка — юридически беспроигрышное дело.
Денис вздрогнул.
— Это не факт. Мы советуемся со специалистами по корпоративному праву…
