срубить.
Берите его и ешьте. С завода я тебе вышибу. Что с тобой генералы сделают, меня не касается — пусть хоть чеченам вместо вертушки продают. Мне свой завод, извини, дороже вертолетной помойки.
— Хорошо, — сказал Черяга.
Со времени этого разговора прошло два месяца.
Из них две недели ушли на переговоры с Сенчяковым. По видимости эти переговоры вел Черяга — на самом деле все до одного условия, выставленные им, принадлежали Извольскому. Условия были непростые — особенно для коммуниста. Со времен приватизации сокращений на заводе не было — Извольский потребовал уволить как минимум треть. Коммунист Сенчяков был горд, что сохранил на балансе завода всяческие детские садики, дома отдыха, подсобные хозяйства и прочие вещи, от которых происходит несварение баланса и превышение расходов над доходами, — Извольский требовал от всего этого отказаться.
Более того — ничтоже сумняшеся, Извольский хотел, чтобы все распоряжения о сокращениях вышли именно за подписью уважаемого народом Сенчякова. Чтобы рабочие не рассматривали происходящее в том смысле, что, мол, был на заводе директор коммунист и катался народ при нем как сыр в масле, а потом пришел буржуй Извольский и всем показал кузькину мать.
Вертолетчиков обанкротили с молниеносной быстротой.
Черягу вызвали в Москву. В уютном ресторане, контролируемом Измайловской преступной группировкой, он встретился с тем самым известным лицом, которое являлось соучредителем ТОО «Сатурн». Известное лицо повторило Черяге предложение, сделанное его референтом Сенчякову.
— Это очень выгодный для завода контракт, — сказало известное лицо, — вы посмотрите, Сенчяков от него отказался, и что? Как просел завод…
Собеседник Черяги пожевал губами, задумался и добавил:
— Хотя, с другой стороны, как посмотреть… Вы ведь их отхватили за полтора миллиона зачетными… Бред какой то, а? Крупнейший завод — за сорок тысяч долларов, хороший «мере» столько не стоит, за сколько вы завод купили. Ведь это можно и в суде оспорить, как мошеннический сговор…
Черяга молча выслушал известное лицо, достал из дипломата прозрачную папочку с красной каймой и положил ее перед собеседником.
— Это что такое? — полюбопытствовал тот.
— Это документы, — объяснил Черяга, — о том, кто и как продал чеченцам вертушки. И платежки с оффшора в Швейцарию. Копии.
Генерал с изменившимися глазами листал папку. Черяга перегнулся через стол и схватил собеседника за галстук.
— Только попробуй чего то оспорить в суде, — ласково сказал начальник службы безопасности Ахтарского меткомбината, — и эта папочка будет на первых страницах газет.
Известное лицо жевало воздух губами, как вытащенный из воды карп. Черяга забрал у генерала папку, сунул ее в дипломат и встал.
— За ужин заплатите сами, — на прощание бросил бывший следак, — денег от чеченов у вас достаточно.
Черяга рассчитал точно. Прошел уже месяц — но на AMК никто не наезжал. Генерал был слишком напуган документами. То есть, во всяком случае, так Черяге тогда казалось.
Было уже восемь часов вечера, когда Черяга с Брелером, радостно возбужденные, ввалились в особнячок на Наметкина. Ребятки, с которыми они приехали, тут же растеклись по этажам, рассказывая подробности только что завершившейся стрелки своим товарищам, просиживавшим штаны за охранной конторкой, а Черяга поднялся на второй этаж и прошел в кабинет Димы Неклясова.
Дима Неклясов, в ослепительной белой рубашке и американских подтяжках, украшенных знаками доллара, сидел за столом и о чем то беседовал с сидевшим напротив человеком в толстом зеленом свитере.
На звук открываемой двери Дима стремительно обернулся. Лицо у него было растерянным и даже чуть