одетые в длинные кафтаны и высокие замшевые сапоги,
кивали просителю головами, если тот бросал в щелку в стене специально
купленный жетончик.
Киссур показал землянину чудные городские часы, сделанные в самом
начале царствования государыни Касии. Возле часов имелось двадцать три
тысячи фигурок, по тысяче на каждую провинцию, и все они изображали
чиновников, крестьян и ремесленников, и все они вертелись перед циферблатом,
на котором была изображена гора синего цвета. Бемиш спросил, почему гора
синяя, и Киссур ответил, что это та самая гора, которая стоит на небе и
имеет четыре цвета: синий, красный, желтый и оранжевый. Синей своей стороной
она обращена к Земле, в силу чего небо и имеет синий цвет. А оранжевым своим
цветом она обращена к богам, в силу чего небо над тем местом, где живут
боги, оранжевое.
Это была довольно обычная культурная программа, если не считать того,
что директора скромной компании, зарегистрированной в штате Дэлавер, США,
Федерация Девятнадцати, сопровождал один из самых богатых людей империи.
Напоследок Киссур остановился у храма на одной из окраин. Причина, по
которой Киссур это сделал, заключалась, видимо, в том, что к храму вела
лестница в две тысячи ступенек. Киссур побежал по лестнице вверх, и Бемиш
приложил все усилия, чтобы не отстать. Он запыхался, и сердце его бешено
колотилось в грудную клетку, но землянин и веец бок о бок выскочили наверх
колоннады, взглянули друг другу в глаза и рассмеялись.
- Как свиньи на скачках, - задыхаясь от смеха, - сказал Киссур. -
Теренс, вы видели свиные скачки?
- Нет.
- Обязательно сходим. Я на прошлой неделе просадил двадцать тысяч из-за
этого ублюдка Красноносого!
Внутри храма было темно и прохладно. Среди зеленых с золотом колонн
сидел бронзовый бог в парчовом кафтане и замшевых сапогах, а в соседнем зале
сидела его жена. Киссур сказал, что вейцы не очень хорошо думают о неженатых
богах, потому что бог должен быть хорошим семьянином и примерным отцом, а то
что же ему требовать с людей?
Бемиш слушал странную тишину в храме и разглядывал лицо бога-семьянина.
- А где вы, кстати, научились драться?
- У отца, - сказал Бемиш. - Он был известным спортсменом. Да и я чуть
не стал им.
Даже в полутьме храма было видно, как презрительно вздернулись брови
бывшего первого министра империи.
- Спортсменом... - протянул он. - Стыдное это дело - драться на потеху
черни. Почему вы не стали воином?
Теренс Бемиш изумился. Признаться, ему никогда в голову не приходило
идти в армию, даже во сне не снилось.
- Армия, - сказал Бемиш, - это для людей второго сорта.
Бывший премьер усмехнулся.
- Да, - проговорил он, - для землян все, из чего не добывают богатство,
дело второго сорта. А земляне больше не делают денег из войны. Они делают
деньги из денег.
- Я не это имел в виду, - возразил Бемиш. - Я хочу быть самим собой, а
не устройством для нажимания на курок. Армия - это несвобода.
- Вздор, - сказал Киссур. - Война - это единственная форма свободы.
Между воином и богом никого нет.
- Может быть, - согласился Бемиш, - только наша армия вот уже сто
тринадцать лет не воевала.
Они вышли из зала, прошли через сад из камней и цветов и попали в
другое крыло храма: оттуда поднимался запах вкусной пищи, и сквозь витую
решетку Бемиш заметил автомобили с дипломатическими номерами. Бемиш подумал,
что храм сдает этот дом в аренду, но Киссур сказал, что тут всегда был домик
для еды.
Они спустились во дворик. Во дворике неутешно журчал фонтан, и под
желтыми колышащимися навесами за столиками сидели
