двое, только! В век испорченных нравов даже для самоубийства
не хватает мужества, а сколько раз потом им придется пожалеть об этом!
- Я вас так понял, - спросил Шаваш беззаботно и не понижая голоса, -
что вам жалко Вашхога за его непредусмотрительную трусость, и вы желаете
ему избавления от лишних страданий?
Араван оглянулся на занавешенную полку и кивнул.
Оба помолчали.
- Да, господин судья недаром говорил мне на Иров день о
компрометирующих наместника бумагах, Нас, вероятно, подслушали - а ведь
это, стало быть, были бумаги о заговоре?
- Нет, - ответил Шаваш. - Это были жалобы на разорение наместником
деревенских убежищ, мы нашли их у судьи в потайном шкафу.
- Само провидение помогает нам, - удовлетворенно заметил Нарай. -
Преступник убил человека, но самым важным - бумагами - не смог завладеть.
Со стороны моего бедного друга было очень предусмотрительно держать их не
в управе, а в потайном месте.
Шаваш откинулся в кресле и покачал головой.
- Судья не прятал бумаг в потайном шкафу, господин Нарай. Это сделал
после его смерти по вашему приказу письмоводитель Имия, - он уже во всем
признался. И вы прекрасно знакомы с их содержанием, потому что сначала они
находились у вас. Вы думали, что вдова примет Имию за привидение, а мы -
за посланного наместником взломщика. И посчитаем бумаги причиной убийства
судьи. Убийства, совершенного вами.
Господин Нарай едва не опрокинул чашку.
- Вы с ума сошли? Зачем мне убивать человека, исполнившего мое
приказание?
- Судья Шевашен исполнял приказание не ваше, а господина наместника.
И вы поняли это, когда он потребовал с вас двести тысяч за присутствие
ваших людей на допросах. Вернее, вы поняли, что если вы не заплатите этих
денег, он вас предаст. И вы сказали - "хорошо". Но у вас не было таких
денег, господин араван, хотя, право, любой из ваших подчиненных успел
наворовать втрое больше!
- Этого никто не мог слышать! - пробормотал араван растерянно и
приложил руки ко лбу охранительным жестом.
- Это слышал сам Ир! - отвечал Шаваш. - Слышал и велел духу убитого
явиться желтым монахам и все рассказать. И сам Ир велел отцу Лииду
нарушить обычай и свидетельствовать против вас перед властью, чтобы все
еще раз узнали: нельзя безнаказанно осквернить Иров день.
Шаваш имел свои собственные соображения насчет происшедшего в
монастыре. Наверняка разговор о допросах и деньгах был подслушан
каким-нибудь желтым монахом. Но желтые монахи гордились тем, что к мирской
власти непричастны. Они рассказали Нану о разговоре - но никогда не стали
бы свидетельствовать о нем перед судом. Вчера, вероятно, отправившись в
монастырь, Нан предложил на выбор: либо отец Лиид предстанет перед судом в
качестве обвиняемого в измене, либо отец Лиид предстанет перед судом в
качестве обвинителя аравана Нарая.
Тем не менее Нану не хотелось доводить дело до суда, и весь его план
держался на зыбкой надежде на суеверность аравана.
А что, если старик сейчас вспомнит, кто мог его подслушать! А что,
если он ухмыльнется и скажет, что я вру и что Ира в монастыре и след
простыл? А что, если он просто перестанет быть суеверным, коль скоро это
уж очень невыгодно?
Но араван закрыл глаза, побелел и не шевелился.
- Сегодня вы задернули занавеску, - сказал Шаваш, - чтобы
духи-хранители не слышали, как вы предлагаете мне убить беззащитного в
тюрьме человека. Четыре дня назад вы убили человека, и когда вы
испугались, что вас увидят с орудием убийства, вы выбросили его в колодец,
который, по слухам, сообщается с преисподней! Вы