им иметь оружие. Лошади и
оружие - привилегии чиновников. Лучше содержать провинцию на дотации,
нежели изменить законам. Два века назад понимали, что лучше поступиться
выгодой, чем властью. А кому мы продаем власть сейчас?
Шаваш кивнул, глядя на пряный веанский соус в расписной плошке. Так
вот зачем господин Нишен явился сюда и вот почему сидит как на иголках!
Травка... Травка с мелкими желтыми цветочками, травка волчья метелка,
которую издавна курили в Иниссе и Веане и которую не так просто истребить,
как крестьянских лошадей... В бледных, чуть расширенных зрачках господина
Нишена плавала тоска по отдыху где-то в дальних покоях ткацкой харчевни...
Наверху что-то заверещало и хрупнуло. Холст на стене затрепетал.
Гостеприимец Аннувата возмущенно затряс головой. Хозяин, любовно кутавший
расписной чайник, побелел, осторожно поставил чайник на полку и бросился
вверх по лестнице.
Господин Нишен озадаченно вздрогнул.
- Да вы совсем ничего не ели, - ласково сказал Шаваш.
Нишен улыбнулся.
- Да за разговором, понимаете ли...
- Вполне понимаю, - кивнул Шаваш, - даже поговорка такая есть: отбило
аппетит, как волчьей метелкой...
Нишен нервно обернулся. По лестнице спускался Снет. Один из спутников
придерживал его, несильно закрутив толстую, как ошейник, золотую цепочку с
талисманом. Кружевной воротник был оторван и заляпан красным; на мякоти
подбородка проступил старый розовый шов. Снет увидел обернувшегося Нишена.
Губы его мелко задрожали, глаза закатились, - и, потеряв сознание, он
обвис на руках внимательных спутников.
Нишен сидел не шевелясь, что-то обдумывая.
- Благодарю вас за прекрасный обед и поучительную беседу, - сказал
Шаваш и откланялся.
Шаваш глазом не моргнул, узнав о судьбе Кархтара, хотя, выплыви эта
история наружу, его карьера бы кончилась вместе с карьерой Нана, с треском
и бесповоротно, А шансов выплыть у нее было не так уж мало.
Найденная у Снета записка гласила: "Берегитесь столичного инспектора
- ни намека о наших планах и встречах. Отложите все. Не держите, умоляю,
при себе его подарков и не говорите о важных вещах в комнатах, где он
был".
От кого она - было ясно. Только что минула годовщина того, как Снета
помиловал желтый монах, и Снет навещал отца Лиида, хотя монастырь в эти
дни почти недоступен мирянам.
А дочь убитого торговца и арестовывать не было надобности.
Весь квартал маслодельцев наслушался пьяных исповедей бывшей казенной
проститутки, которой предложили спасти хорошего человека. Ну какое, в
самом деле, доброе сердце откажется порадеть о справедливости, заступиться
за оклеветанного?
Господин Снет, заново обвиненный в убийстве, бился в истерике и падал
на колени, кричал, что не перенесет тюрьмы во второй раз, что не надо
палок, что подпишет он все, что угодно, но он же не убивал.
- Не убивал, не убивал, - спросите у аравана Нарая...
- А девица?
- Я защищался ложным оправданием от ложного обвинения.
- И кто же хотел тебя извести?..
- Господин Айцар.
- Почему?
- Мы... соперничали.
- Соперничали в чем? В любви, что ли? Или в незаконном обогащении?
- Незаконным было обогащение Айцара! Я же следил, чтобы в городе не
появлялось незаконных торговцев маслом, и чтоб цена не опускалась ниже
справедливой цены. А господин Айцар, нажившись на ограблении крестьян, и
не без колдовства к тому же, ставил маслобойки и брал за масло дешевле. Я
так и говорил, что масло это заколдовано и воспрещал им торговать.
Нан скривился.
- Но ведь теперь ты сам торгуешь маслом?
- Да! Меня не восстановили в чине и навек опозорили.