покинул усадьбу наместника.
4
Среди прочих имен, называвшихся на допросах братьев длинного и
пышного хлебов, мелькало имя некоего Тайгета. Тайгет поселился в Харайне
три года назад, переехав, конечно, из столицы. А откуда ж еще?
Пространство ойкумены, как и подобает идеальному пространству, было
неоднородно. Время в центре и на окраинах текло по-разному. Столица была
изобильней товаром и святостью; и все, исходящее из нее, стоило дороже.
Тайгет мятежником не был и никаких проповедей не разводил. Он
зарабатывал на жизнь, торгуя сонными порошками, привораживал крупного
начальника к мелкому, поставлял ворам отмыкающие двери зелья и гадал о
благоприятных для грабежа днях, а, может, не брезговал и более насущными
советами за долю в добытом.
Среди "пышных хлебов", где идеи бунта и мятежа всходили на дрожжах
суеверий, Тайгет обрел клиентуру обильней, хотя и бедней воровской.
"Пышные хлебы" считали его человеком сторонним, но молчаливым и покупали у
него, как у профессионала, предсказание или талисман точно так же, как
покупали у кузнеца надежное оружие.
К одному из протоколов было приложено и изделие Тайгета: снятый с
бунтовской шеи талисман "семь шишечек". Шаваш присмотрелся к "семи
шишечкам" и понял, что перед ним необычайно искусная подделка - вместо
редкого, привозимого из пустыни пестрого дерева, талисман был выточен из
обыкновенного клена, обработанного каким-то сложным алхимическим зельем.
Шаваш был убежден, что мало кто в Вее умеет варить подобное зелье: одного
же умельца он знавал еще в юные годы и не раз получал от него кусок хлеба
за исполненное поручение. Правда, тогда этого умельца звали Лума, и жил он
в столице, но перечень оказываемых им услуг был тот же. Три года назад,
накануне ареста банды Хворого Уха, Лума бежал из столицы.
Среди ловушек, расставленных Шавашем, Тайгет занял не последнее
место.
Разговор Шаваша и Тайгета был весьма короток. Провидец узнал
столичного следователя, которого помнил еще босоногим мальчишкой, но
радушно приветствовал гостя. Шаваш справился о Кархтаре, Тайгет отвечал,
что с бунтовщиками не водится.
- А с грабителями?
Тайгет был сама оскорбленная невинность.
Тогда Шаваш по памяти перечислил, в каких именно делах, по признанию
Хворого Уха, Тайгет был наводчиком и идейным руководителем, и какую долю
он с этого имел. Признания и в самом деле значились в протоколах: Хворое
Ухо давал их под пыткой, пытаясь уйти от ответственности; и под пыткой же
взял обратно: очень нужно было судейским портить отчетность непойманным
бандитом.
- Так что, - заключил Шаваш перечисление, - ты теперь должен быть
человек богатый и трех тысяч, обещанных за Кархтара, тебе не надо.
Тайгет вздохнул. Да разве ж эти три тысячи достанутся ему? Стражники
же их и поделят, а ему, Тайгету, только дулю покажут: мол, нишкни, хорошие
люди со смутьянами не водятся. Меткое наблюдение Тайгета о нравах управы
не было лишено основательности и сильно мешало ловить преступников.
Шаваш отсчитал двадцать рисовых десяток в качестве довода, что три
тысячи от Тайгета не уйдут. Тайгет сгреб бумажки и заметил, что, в случае
чего, три тысячи должны быть золотые, а если рисовые - то пять тысяч. "Еще
торгуется", - восхитился Шаваш про себя и принял условия знахаря.
Кархтар явился к Тайгету в час Пшена и потребовал еды и предсказания
будущего. Будучи и сам большой докой по этой части, Кархтар, видимо,
полагал, что даже хороший повар может отобедать в чужой харчевне. Тайгет
стал жарить для дорогого гостя курицу и послал мальчишку - в соседнюю
