дневной жары, когда весь Верхний Город попрятался в
каменных комнатах и казенных садах, в судебную управу явился господин
Айцар. На его дорогом шелковом платье не было никаких знаков различия, и
только белые замшевые сапожки, шитые в четыре шва, были разукрашены
золотыми кувшинками - узор, покрой и цвет, не полагавшийся мелким
чиновникам. Господин Шаваш, столичный чиновник, секретарь инспектора по
особо важному делу, низко поклонился господину Айцару, интенданту мелкого
горном округа в провинции Харайн.
Господин Шаваш, столичный чиновник пятого ранга, выразил глубокое
удовлетворение состоявшимся знакомством с чиновником второго ранга.
Господин Шаваш бросил все дела и пошел с господином Айцаром в сад, где они
некоторое время гуляли, распространяя вокруг себя благоухание. Ибо дорожки
в саду были засажены мятой и тимьяном, которых природа устроила так, что
они благоухают, когда в саду на них наступает нога чиновника. Господин
Айцар похлопал молодого человека по плечу и пошутил, выказывая
осведомленность о вчерашней сцене при беседки. Но, узнав, что господин Нан
уже вернулся из монастыря и отправился к наместнику, заскучал и стал
прощаться.
Шаваш вернулся в кабинет с головной болью, проклиная все на свете.
Замечательно! Что ж у господина Айцара за секрет такой, чтоб потрепать
секретаря по холке, как бессловесную мангусту, и лично по жаре мотаться за
господином Наном?
Накануне вечером Шаваш было решил, что Нан собирается оправдать
партийную предвзятость идейными соображениями. Но после утренней сцены не
знал, что и думать: Нан и вправду норовил отыскать не убийцу, а все больше
потрясателя основ. Это уже никуда не годилось: за убийство можно посадить
только убийцу, хотя бы и ненастоящего, а кого нельзя посадить за
потрясение основ? И Шаваш сбивался с ног, выполняя самые неожиданные
распоряжения Нана, смысл которых тот даже не удосуживался объяснить.
По приказу Нана Шаваш выяснил, сколько раз отец Лиид посещал
городское поместье Айцара; вышло - много, пожалуй, да же очень много для
желтого монаха. И что из этого следует? - поинтересовался Шаваш. Нан пожал
плечами. Либо Нан копал наобум, либо из этого следовало нечто столь
странное, что и обсуждению не подлежало.
Весь день Шаваш потрошил бумаги в управе, и голова его распухла от
сочинений, изъятых при обыске у бунтовщиков.
Шаваш привык выуживать правду из моря вранья, следуя безошибочной
примете: ложь всегда деенаправлена, выгодна и складна. Здесь этот критерий
не действовал. Вранье бунтовщиков было сколь очевидным, столь и
незаинтересованным, и им же осложняло жизнь.
Здравый смысл доказывал в нем верность небылиц, а небылицы придавали
очарование здравому смыслу. В зачитанной до дыр книге Нинвена Шаваш нашел
изящные силлогизмы, доказывающие несомненную образованность автора, и
грубейшие суеверия; логический метод изобличения существующих порядков,
который с тем же успехом мог быть применен для критики порядков,
воображаемых Нинвеном; призывы к восстановлению попранной справедливости,
поощряющие на деле самые низменные инстинкты черни, и страстное желание
блага человечеству, оборачивающееся ненавистью к людям. Особенно поразило
Шаваша, что ненависть Нинвена к его соперникам из секты "длинного хлеба"
была ничуть не меньше ненависти его к государству. Будто спорили между
собой не друзья народа, а две шайки бандитов, обосновавшиеся на одном и
том же городском рынке.
На одной из страниц рукописи Шаваш встретил занятное толкование
хрестоматийного изречения о том, что "воля императора -
