и бригадиру своему не даст…
– То-то она мне глазки строила, – вполголоса пробормотал Извольский.
Они опять помолчали, и Черяга спросил:
– А где Калягин?
– Домой уехал.
– И ты его отпустил?
– А почему нет?
– А он на тебя не настучит Премьеру, а? Ведь он понимает, что если Премьер с Негативом объединятся, его «федерации» вообще не жить. Сотрут в один момент, как Содом и Гоморру. Исчезнет, так сказать, с политической карты.
– Они ненадолго объединятся, – сказал Извольский. Губы его тронула слабая и нехорошая улыбка. – Двум стволам тесно в одной кобуре. Они объединились, чтобы захапать кусок завода. Потом они начнут его делить, и пойдет веселье. – И ты дожидаешься этого момента? Извольский пожал плечами. Улыбка его стала чуть шире, и чем дольше улыбался Извольский, тем меньше она нравилась Черяге.
Наверное, Извольский был прав. Наверное, он был производственником, в отличие от бандитов, банкиров и чиновников. И все-таки улыбка его в этот момент напоминала улыбку маньяка.
Резко, словно будильник, затрещал телефон, и тут же в ответ ему откуда-то из деревни донесся крик петуха.
Извольский неторопливо взял трубку. Беседа продолжалась недолго.
Извольский несколько раз сказал «да», безжизненно улыбнулся и закончил разговор.
– Ну что? – спросил Черяга.
– Пикет снят. С лидерами официального и независимого профсоюзов было достигнуто полное взаимопонимание насчет того, что их могут размазать по стенке.
– А Негатив?
– Он об этом по телефону не говорил. Сказал, что надо завтра встретиться.
Извольский усмехнулся и проговорил:
– Знаешь, что самое замечательное? Что все лавры за победу над шахтерами получит наш общий знакомый господин Володарчук. Ну как же – пришел, увидел, отговорил!
Прошло еще двадцать минут, и Мобильник Извольского снова залился короткой трелью.
– Да, – сказал гендиректор, – понял. Спасибо.
– А это кто? – полюбопытствовал Черяга.
– Начальник железной дороги. Говорит, что первые вагоны будут на комбинате через четыре часа.
Гендиректор посмотрел на часы и добавил:
– Я, пожалуй, поеду на завод. А ты спи, следак. Третий час – скоро ночь кончится.
Сунул ноги в кроссовки и пошел, хромая.
Черяга все так же сидел в уютном кожаном кресле, время от времени обмакивая губы в коньяк и бессмысленными глазами смотря на камин.
Боже мой! Бумаги, за которые был убит его брат и еще куча людей, бумаги, за которые Извольский был готов заплатить не меньше пятидесяти тысяч долларов, бумаги, которых было достаточно, чтобы упрятать в тюрьму половину верхушки
Чернореченска и, возможно, самого Негатива, – они были просто никому не нужны?
Толстый вице-премьер Володарчук даже не глянул на них, потому что ему важно было поставить комбинат на колени и надеть на него ошейник, припасенный союзным Володарчуку банком, Извольскому они были не нужны, потому что он решил пойти на мировую с бандюками, следствию они были не нужны, потому что компрометировали правительство и федеральный бюджет…
Белый телефон резко зазвонил. Черяга глядел на него некоторое время, не шевелясь, но телефон продолжал надрываться и скандалить, и наконец следак взял трубку.
– Алло! Славик!
– Кто это? – спросил Черяга.
– Это Шманов, начальник дороги! Буди Славку!
– Что вам надо? – хмуро уточнил Денис.
– Скажи, что шахтеры снялись с рельс! Вагоны будут на заводе через пять часов!
– Вячеслав Аркадьевич на заводе, – сказал Денис.
Шманов бросил трубку.
Забавно. Начальник железной дороги. А кто же звонил Извольскому полчаса назад?
Внезапно Денис подумал, что оставаться ему в этом доме крайне опасно.
Утром
