в нору.
Денис подошел к задней стене барака, присел и осторожно нажал рукой на первое снизу бревнышко. Бревнышко неожиданно подалось, открывая глубокую и влажную щель в фундаменте. Щель, наверное, была зэковской захоронкой, в которую добытчики черного золота прятали от шмона свои нехитрые припасы. Щель эту разведал в детстве сам Денис, и знали о ней немногие– Ваня Салкин, который сейчас жил где-то в солнечном Казахстане, да зампред «Чернореченсксоцбанка» по прозвищу попугай Кеша.
Денис сунул руку в щель. Захоронка была совершенно пуста.
Загородный дом отдыха «Квадратное», состоявший на балансе
«Чернореченсксоцбанка», ничуть не напоминал те облезлые объекты соцсферы, некогда принадлежавшие заводам, фабрикам и министерствам, а ныне мирно догнивающие вокруг городов и весей России.
Бетонный забор вокруг «Квадратного» был обтянут новенькой колючей проволокой, с железных врат свисал глазок фотокамеры, и у проходной будки
«Квадратного» молчаливо и неподкупно высились два омоновца с автоматами.
На стоянке перед домом отдыха грустил черный «опель», а в «опеле» сидел зам. начальника УВД Петраков. Он был, по обыкновению, пьян. Денис, сопровождаемый бдительными взглядами охранников, зарулил на стоянку и подошел к
Петракову.
– Привет, – осклабился мент, – далеко путь держишь?
– Так, мимо ехал, – сообщил Денис. – А ты что тут делаешь?
– А у меня спецзадание, – сказал Петраков, – Никишина не пускать. Чтобы он никого опять по роже не двинул.
На сиденье рядом с Петраковым лежала бутылка водки, и у Черяги было такое чувство, что этой бутылке недолго придется лежать с полным горлышком.
– А у меня сложилось такое впечатление, что он мэра не зря обидел, – осторожно сказал Черяга, – тот ведь его вроде как кинул?
– Всех кидают, – сказал Петраков, – но не все в ответ бьют по морде. У нас
Миша Никишин вообще оригинальный человек. Он когда дом строил, свою старую мебель на помойку выкинул. А мебель еще классная была, тут же набежали шахтеры и стали по домам растаскивать. Так Миша ужасно оскорбился. Приказал воров посадить. А все остальное сжечь.
– И посадили?
– На пятнадцать суток, – сказал Петраков.
– И как же они к тебе после этого?
– А что ко мне? – усмехнулся зам. начальника УВД. – Благодарили. Я им из дома суп носил. А они суп последний раз из крапивы варили. Так что когда погромы начнутся, меня побьют в последнюю очередь. Супчик припомнят.
И Петраков сграбастал бутылку с сиденья. Пил он быстро, маленькими глотками, и бутылка вздрагивала в его слегка трясущихся руках.
– Что ж ты с этого места не уходишь? – спросил москвич.
– А куда уходить-то? Самому суп из крапивы есть? Да и потом, знаешь – уж лучше я на этом месте, чем последняя сволочь. Я хоть… супчик принесу.
– Почему Извольский велел убрать Луханова? – спросил Черяга.
– По дурости.
– А кого надо было гасить?
– Не скажу, – процедил сквозь зубы Петраков. Он был сильно пьян, но от долгой привычки владел собой хорошо.
– Почему?
– За Лухановым не хочу. Опротивел он мне еще при жизни. Ну я понимаю, если кто вор и ворует. Профессия у него такая. А этот мало того, что ворует, так еще и в грудь себя бьет. «Я, – грит, – за народ». Ты хоть в грудь себя не бей! А он не может. Если не бить в грудь, так и красть будет нечего.
– А при чем тут ты?
– Мы все тут при чем, – заявил Петраков, – ясно? И ты при чем. У меня
«опель», а у тебя «мерс». Ты «мерс» на свою зарплату покупал. А теперь на нашем материале хочешь себе карьеру сделать? В Москве ты начальника округа побоишься тронуть, а здесь ты готов хоть на мэра наехать? Молодец против овец…
Петраков замолчал
