127

был больше по финансовой части. На заводе, конечно, был полный бардак. Рабочие крадут, замы крадут, директор пьет, как сапожник.

        Сазан кивнул.

        — Мне говорили, что его после десяти утра трезвым нельзя было застать?

        — Это отчего ж такие ограничения? Его и после девятито трезвым не видали…

        — А что кралито? Я имею в виду — рабочие. Лекарства?

        — Наркосодержащие препараты.

        Сазан высоко поднял брови.

        — А ты что думал? И продавали, и сами ели… Это у нас директор по старинке пил. А город два года назад был в точности как сумасшедший дом. Водка во всех магазинах стоит, никто не берет, мужики ходят по улицам с остекленелыми глазами, а запаха — нини.

        Вася пожал плечами.

        — На заводе долгов, как блох на барбоске. По зарплате, по налогам, по кредитам банковским… Санычев все это стал разгребать.

        — А как это можно разгрести, не заплатив?

        — Ну как… Вот, например, у тебя задолженность по зарплате три миллиарда. А так как из зарплаты ты платишь Пенсионному фонду и еще какимто фондам, то и им ты должен еще миллиард. Приходит Санычев. Оформляет все зарплаты по страховой схеме. В кассе теперь рабочий получает минимальную зарплату — 83 рубля. Старые трудовые договора тоже переоформляются на 83 рубля. Санычев приходит в Пенсионный фонд и говорит: «Извините, ребята, пересчитывайте свои пени по новой. С восьмидесяти трех рублей». Раз — и миллиарда долга как не бывало…

        — Неплохо, — одобрил Сазан.

        — Ну вот. Пока он эти дела делал, его все любили. Потом он за руководство взялся. На завод, допустим, пришел банковский вексель на полмиллиарда рублей. А финансовый директор взял и отдал его за долг в двести тысяч. Санычев его за грудки: «Ты что делаешь, сволочь?» Ну тот, конечно, жмурит глаза и начинает объяснять, что ничего в этих векселях не понимает… Опять же — сделали на заводе какоето АОЗТ «Соболь», «Соболь» самые выгодные лекарства производил, завод оплачивал все расходы, а «Соболь» получал все доходы… Санычев на этот «Соболь» наехал…

        — И тут его перестали любить?

        — Перестали — это такое мягкое слово. И тут все эти замы пришли ко мне и говорят: «Слушай, этот Санычев, такой козел, что надо бы его завалить».

        — А ты?

        — А я позвал Санычева и объяснил ему, что так, мол, и так, твои коллеги по руководству просят, чтобы я тебя загасил. Но так как ты хороший мужик, а они полное дерьмо, а без гасилова эту ситуацию не разрулить, то почему бы нам не сделать наоборот: мы открутим голову этим ребяткам, а на заводе останешься ты и Гаибов. Ну и, разумеется, я.

        — И он не согласился?

        — Сказал, что подумает.

        — И?

        — И в тот же вечер оба улетели в Москву. С концами. В городе вообще больше не появлялись.

        — А директор?

        — Директор умер в прошлом году. Цирроз печени.

        — А замы?

        Вася нехорошо усмехнулся.

        — Пристрелили тут одного. Месяцев шесть назад. А остальные все больше поразъехались. У кого вилла в Эмиратах, у кого усадьба в Шотландии. Они же простые люди с простыми запросами: чтобы был счет в банке и чтобы детки в Оксфорде смогли учиться.

        — А завод?

        — А что завод? Вон, с Коноплей делим завод, там уже и делитьто нечего… Третий директор вчера из окошка вылетел… Тьфу, бардак один…

        И Бармалейчик с досады аж плюнул.

        Пожилой пленник, прикованный к батарее, вновь обиженно заскулил.

***

        Обратно из Екатеринбурга летели большим толстопузым ИЛом62. Стюардесса любезно пригласила всех занимать любые свободные места, немногочисленные пассажиры затерялись в обширном чреве аэробуса.

        Валерий с Мухой уселись справа, предварительно убедившись, что окрестные пассажиры дремлют в двухтрех рядах от них. Самолет неслышно взлетел,