68

крайней мере, полдюжины лбов, вцепился в Валерия, который нервно курил в коридоре, и заорал:

        — Ты что с ней сделал, подонок?

        Валерий молча смотрел на него.

        Колун отшвырнул Валерия в сторону и побежал в палату. Нестеренко, неторопливо докурив сигарету, шагнул вслед за ним.

        Палата была одиночная и даже отремонтированная: в ней леживали на обследовании всяческие шишки и даже сам губернатор. Последнее событие всегда широко освещалось в прессе на предмет приверженности губернатора родным пенатам. В палате было темно. Мирослава попрежнему была в глубоком обмороке. Семен Семеныч сидел на корточках около кровати и тихо целовал забинтованное запястье девушки. Он делал это довольно долго, потом повернулся, оглядел Нестеренко и сказал

        — Выйдем.

        Место для разговора нашлось в пустой ординаторской. Уже отворяя дверь, Колун чтото вспомнил и спросил:

        — Кто платил за палату?

        — Я.

        — Ты переспал с ней?

        — Ну я же не могу отказать даме, — безо всякой усмешки сказал Валерий.

        — Она не дама, — спокойно произнес Колун. — Она… она моя невеста. Понял?

        — Не надо проигрывать невест в карты, — отозвался Валерий.

        Колун прижал лоб к холодной стене.

        — Уйди, Валера, а? — раздалось через некоторое время. — Уйди, а? Ты не виноват, но я сегодня когонибудь пристрелю.

        — Кстати, — сказал Валерий, — ты что, в карты со Спиридоном по переписке играл?

        — По чему?

        — Ты же мне сказал, что два года его не видел.

        Семен повернулся. Из окна, от уличного фонаря, падал желтый, как пивная пена, свет, и в свете этом дико блестели глаза Колуна и крупный бриллиант на галстучной булавке.

        — Ты нарвешься, Валера, — сказал Колун — Я не заказывал твоего химика, но ты, честное слово, нарвешься.

        Валерий молчал.

        — С комбинатом чтото не то, — вдруг сказал Колун, — совсем не то. Ты думаешь, Чердынский зря в КГБ служил… Ты, кто такой Корзун, знаешь?

        — Нет.

        — А Сыч?

        — Это тот, который водку на заводе раньше гнал?

        — Да. Три года назад у завода был директор и была «крыша». Директор был Корзун, а Сыч с завода беленькую имел. И вот когда директором стал Санычев, Сыча убили. Сечешь расклад?

        — Нет. Мало ли кто на Сыча зуб имел.

        — Ну хорошо, согласен. На Сыча многие обижались, хотя, честно тебе скажу, если бы Сыч так вовремя в Сочи не уехал, еще неизвестно, смог ли бы Санычев развернуться… Но на этом история не кончается. Тебе Санычев не рассказывал про арбитраж с Корзуном?

        — Какой арбитраж?

        — Корзуна с завода выкинули в девяносто пятом. Красиво выкидывали, с ОМОНом и собаками, губернатор лично в трубку орал, чтобы подонка этого в кабинете больше ни ногой не было… В общем, недружественно они расстались. И была у Корзуна к Санычеву понятная претензия. Так вот, выкинутый ОМОНом Корзун из губернии уехал и обосновался гдето вдали от малой родины. Не то в ЛосАнджелесе, не то в Швейцарии. И вдруг, года полтора назад, является сюда фирма из СанктПетербурга. Называется «Витязь». И предъявляет этот самый «Витязь» кучу договоров с Тарским фармацевтическим комбинатом «Заря» на предмет того, что «Заря» обещается ему поставить в такойто срок аспирин, а в такойто — анальгин, а в такойто срок — еще какуюто хреновину, уж не знаю, как ее зовут… И все договора подписаны, заметим, апрелем 1995 года.

        — А Корзуна выкинули в мае?

        — Именно так. То есть Корзун уже знал, что его выкинут, но директором он еще по закону был и подписать мог что угодно. И написано в этих договорах, что в качестве предоплаты «Витязь» перечисляет, к примеру, «Заре» двадцать долларов тридцать центов, и если вышеназванная «Заря» анальгина к июню 1995 года не поставит, то она предоплату присвоила