спасении. А хозяин сообразил, что отработанный материал можно использовать в последний раз, и поставил вопрос ребром: ты мочишь заезжего москвича, получаешь бабки и отваливаешь… Сто к одному, что бравого опера грохнули бы тут же, как только он пристрелит Нестеренко. Спалившийся мент Спиридону ни к чему.
Нестеренко поморщился. Если все было так, то он оказался в чертовски нехорошей ситуации. Он сорвал самому могущественному человеку области крутую разводку. Колуна можно было уподобить огороднику, который долго и тщательно ухаживал за высаженным на участке диковинным растением, поливал его, обрезал, привязывал к колышку. И вот, накануне того дня, когда перезревший плод должен был упасть в его руку, прискакал соседский мальчишка, перелез через ограду и сорвал диковину. Что делает садовод с таким мальчишкой? Правильно — он выскакивает из дома с заряженным солью ружьем…
Сегодня утром сломленный похоронами Санычев должен был бы, по сценарию, жаловаться на Спиридона, милицию и губернатора не заезжему москвичу, а Семену Семенычу Колунову.
Когда джип уже подъезжал к больничке, Муха осторожно тронул Сазана за здоровое плечо.
— Слушай, я вчера забыл сказать. Этот швед Гертцки тоже остановился в заводской гостинице.
— Ну и?
— Он не один. С ним пара юристов, один немец, другой русский еврей из Америки.
— Ну и что?
— Странно както. Член совета директоров фармацевтической компании приезжает на похороны юного русского гения и прихватывает двух юристов. Надгробную речь они ему, что ли, редактировать будут?
***
Перед дверью палаты сидел полусонный милиционер в бронежилете и с автоматом. При виде Нестеренко милиционер оживился было и приподнялся, но тут же заметил опера и приветственно махнул рукой.
— Яков Иваныч! Проходите.
Иван Решетов не спал: на стук двери больной повернул голову, и Валерий увидел молодое белобрысое лицо с высокими скулами и смешно поднятыми бровями. Водителю было лет двадцать, судя по всему, паренек толькотолько пришел из армии или вовсе в ней не служил.
— Здравствуйте, — сказал Решетов, обращаясь к оперу.
Валерий молча уселся на единственный бывший в палате стул. Парень с искренним деревенским любопытством наблюдал за ними. Видно было, что чтото в одежде нежданных визитеров, в их модных плащах и белых рубашках смущает его, но парень был слишком не искушен, чтобы рассудком понять, чем тройка от Армани отличается от джинсов со свитером.
— Привет, Ваня, — сказал Сазан. — Ты уж извини, если помешали. Ты как себя чувствуешь? Разговаривать можешь?
— Да.
— Ты расскажи Валерию Игоревичу, что с тобой случилось, — слегка напряженным голосом проговорил опер.
— Да я уж рассказывал. Вон Яков Иваныч…
— А ты еще расскажи.
Валерий вынул из кармана небольшой магнитофон и демонстративно щелкнул клавишей.
— Ну… мы ехали из Гданьска. Через всю Польшу, Белоруссию, потом через Смоленск. В общем, без происшествий доехали. Хороший рейс был. Даже денег не так много ментам отдали. Ну а когда к городу подъехали, смотрим, стоит обычная «шестерка» и в болоте завязла. Вокруг несколько человек бегают… До дома километров тридцать осталось, и место такое нехорошее — болото и лес. У нас вообще инструкции — не останавливаться. Я говорю Сережке, что мне это не нравится, и помповик достал. У нас с собой был помповик на всякий случай. А ребята эти наперерез бегут и руками машут. Сережка сначала напрягся, а потом как заорет: «Тормози!» Это, мол, мой сосед и еще в ментовке работает. Он, мол, меня заебет, если мы не остановимся. Ну… мы и затормозили…
Ваня замолк.
— А потом?
— Ну, он вышел, а я в машине остался. Этот сосед ему навстречу