28

лопочет, что Игорь здесь свой талант губил. Это еще не известно, где бы ему проще работать было. Если бы он в этой своей американской лаборатории триста тыщ на реактивы вздумал истратить, так ему бы прежде полгода бумажки бы пришлось заполнять. Он бы к этому времени от тоски издох… А тут он приходит ко мне, я покричупокричу, да и хлоп подпись!

        И Санычев грустно махнул рукой.

        На директорском столе зазвонил телефон. Санычев в раздражении снял трубку.

        — Что такое? Просил — не соединять!

        Выслушал ответ, удивился и протянул трубку Валерию.

        — Это тебя. Милиция. Полковник Молодарчук, вишь, начальство засуетилось…

        Валерий взял телефон.

        — Валерий Игоревич? Это Молодарчук вас беспокоит, тут наши люди вас разыскать не могут, которые ваше дело ведут. Уж мы вас ищем, ищем, а вы вон где… Вы бы подъехать к нам не могли?

        — Подъеду, — сказал Валерий.

***

        Пока московский авторитет беседовал с начальством, свита его рассредоточилась возле проходной комбината. Веселый, добродушный Муха сидел в караульной комнатке на проходной, наблюдая, как скучающий охранник отмыкает вертушку для редких посетителей.

        Вообще комбинат охранялся не очень плотно: двое охранников на вертушке, трое у некогда мощных, а ныне со скрипом вползающих в стену ворот, да начальник смены в крошечной каморке сбоку. Телефон, как заметил Муха, был только внутри здания, а раций у охранников не было.

        Через проходную процокала каблучками припозднившаяся сотрудница бухгалтерии, охранник грустным взором посмотрел ей вслед и опять уткнулся глазами в какуюто пеструю книжку. Муха со вздохом полез в карман и, вытащив оттуда шоколадный батончик, захрустел оберткой.

        — Хочешь?

        Охранник принял половинку батончика с некоторой опаской. Кто его знает, что тут такое рядом сидит? Очень возможно, что сейчас придет начальник охраны Володарцев и велит гнать москвича взашей или того пуще — цеплять наручники и сдавать в ментовку. А возможно, это сидит будущая «крыша» комбината, и тогда от собственного хамства хлопот не оберешься.

        — Слышь, тебя как зовут? — спросил Муха.

        — Лешка.

        — Ты смотри! И я тоже Лешка. Ты откуда, тезка? Местный?

        — Из Неяшева. Городок тут рядом.

        — Большой?

        — Да не. Два завода и горком.

        — И чего заводы? Стоят?

        — Один стоит, а другой работает. Пулеметы производит.

        — А что, их покупают, пулеметыто?

        — Еще как покупают! Арабы всякие. Там, говорят, рентабельность тысяча процентов.

        — А зарплату платят?

        — Неа.

        Лешка взгрустнул, запихал в рот остатки батончика и со вздохом произнес:

        — Там ваш банк сидит, московский. Ни хрена не платит, отец только тем и кормится, чего вынесет. Тебе, кстати, чегонибудь такое не нужно?

        — А что, например? — уточнил Муха.

        — Ну… там не только пулеметы… «ПТУРСы». Пушки авиационные… Можно на заказ чего сделать…

        — Подумаем, — сказал Муха и вытащил из кармана кожаной куртки баночку пива. — Хочешь?

        Охранник поколебался, потом всетаки сказал:

        — Не. У нас с этим строго. После работы — пожалуйста, а на месте — нини.

        — Ну и я не буду, — решительно сказал Муха, ставя банку на видное место. — Потом горло промочим, а? У тебя когда смена кончается?

        — В восемь. У нас две смены — с восьми до двадцати и с двадцати до восьми…

        Он грустно скосил глаза на баночку и вздохнул.

        — А это самое, насчет «ПТУРСов»… — протянул Муха, — а с «Зари» у вас тоже все выносят?

        — Неа. Отсюда не выносят. Зачем? Здесь по семь тысяч платят. А вынесешь — выгонят.

        — А на этом заводе, который пулеметный, не выгоняют?

        — Еще как выгоняют. Они людей сокращают, чуть попался — вон.

        — А чего ж крадут?