господин Айцар и чуть было не угомонил народ,
обещав накормить всех в своем доме в Нижнем Городе. Люди утихомирились -
но только не те, для кого нехватка еды была лишь предлогом. Тех вовсе даже
и не устраивал накормленный народ, потому что накормленный народ бунтует
плохо и редко. Кархтара подняли на руки, и он стал говорить, что народ
недоволен не тем, что ему не дают хлеба, а тем, что ему не дают
справедливости. Еды в монастыре не хватает, потому что ее раздавали весь
год нищим, но куда чиновники подевали запасы правды? Почему ее не давали
нищим?
- Никто не может насытить едой тех, кого обнесли справедливостью, -
сказал Кархтар, и хотя толпе была нужна именно еда, она как-то согласилась
с Кархтаром, увлеченная его голосом.
Все стали кричать на судью Шевашена, чтобы тот отпустил арестованных
вчера сектантов, а покойник был и с подчиненными весьма спесив... Гаркнул
народу гадость, - в чиновников посыпался тухлый овощ, а кто-то выстрелил в
судью из самострела. Тут толпа оцепенела от ужаса и стала разбегаться, а
охранники, напротив, принялись ловить смутьянов.
- А что, господин Айцар так и сказал, что накормит всех в своем доме?
- полюбопытствовал Нан.
- Господин Айцар человек редкой добродетели! - заявил местный
секретарь, - всем известно, что он кормит народ три дня из семи, да и этот
раз ему только из-за спесивости прочих чиновников не удалось утихомирить
чернь!
- А какую должность занимает господин Айцар? - с чуть заметной
усмешкой полюбопытствовал инспектор.
- Гм... Кажется, сырной надзиратель в этой деревне... Дахтун... нет.
Алахтун!
Лицо столичного инспектора оставалось вполне бесстрастным. Сырной
инспектор. Чиновник низшего ранга с жалованьем в три шурра риса в год.
Неплохо живет господин сырной надзиратель, если может три дня из семи
кормить, как говорят, по шесть тысяч бездельников, а на праздники - и того
больше.
- Все это был хорошо поставленный спектакль, - продолжал господин
Бахадн, - всю охрану стянули к монастырю, беречь начальство, а в судебной
управе остался десяток стражников. В Иров день ворота в Верхнем Городе
открыты настежь, перепись входящих не ведут.
Перед часом Липы близ управы остановилась балаганная повозка, и на
ней обсыпанные хари стали представлять "Драму о козлоножке". Набилась
публика, охранники, забыв о долге, тоже пришли посмотреть лицедеев. Вдруг
с повозки засвистали, актеры поспрыгивали с ходуль, зрители схватились за
спрятанные ножи и кинулись на охранников. В ту же минуту несколько лодок
причалило у канала с задней стороны управы. Разбойники прикончили
зазевавшуюся стражу, похватали ключи, сбили замки, выпустили из камер
всех, кто мог ходить, погрузили тех, кто сам уже идти не мог, на свою
повозку и смылись из города.
- Обратите внимание, господин инспектор, - проговорил Бахадн, - что
сигнал к похищению арестованных был дан ровно в час Липы, каковой
называется в священных книгах мятежников часом Конца и служит у них лучшим
временем для совершения храбрых дел.
Инспектор кивнул, и, помолчав, спросил:
- Странно, не правда ли, если главной целью Кархтара было освободить
арестованных товарищей, то зачем убивать вашего начальника, господина
Шевашена.
- Ах, сударь, - возразил судебный чиновник, - неужели люди в толпе
спрашивают "зачем" и "почему"?
- Но ведь судью убили не камнем, а заранее припасенным самострелом, -
возразил Нан, - вот из этого-то и следует, что убийство было намеренным.
Ведь никто не будет таскать самострел просто так, рискуя за это на два
года отправиться в исправительные деревни!
И, помолчав,