– Валерий Игоревич! – вдруг сказал вицепремьер. – Мне, конечно, не жалко, но вы что – не обедали?
Валерий в смущении оглянулся и увидел, что рядом с его чашкой возвышается кучка фантиков и огрызков.
– Нестеренко четыре дня сидел в камере, – ответил Калинин, – мое начальство недоумевало, по какой причине мы должны делиться с бандитом лаврами столь блистательно проделанной им оперативной работы.
– Принести вам обед? – спросил чиновник. Это была первая человеческая реакция за все время встречи.
– Если меня отсюда отправят обратно в камеру, то, конечно, принесите, – любезно сказал Нестеренко.
Все, кроме вицепремьера, расхохотались.
– Вы, конечно, понимаете, Валерий Игоревич, – сказал вицепремьер, – что эта история не для печати?
– И все эти парни останутся на своих постах? – почти закричал Нестеренко.
– Со своих постов они будут уволены. Но не более того. Страна не может позволить себе роскошь нового скандала, в котором замешано федеральное ведомство и вдобавок армия. Хватит с нас Юркова и Далина.
– А вы, – сказал Нестеренко, – получите возможность торговаться с генералами? Угрожать им разбором полетов?
Холодные лягушечьи глаза глядели прямо сквозь Нестеренко.
– Вас это удивит, Валерий Игоревич, но я предпочитаю возможность сократить расходы бюджета удовольствию видеть за решеткой пару мерзавцев в погонах.
– Ваше дело, – сказал Нестеренко, поднимая руки, на запястьях которых еще виднелся след от наручников. – Но я хотел бы услышать из авторитетного правительственного источника, что будет со мной. Меня что – пристрелят, чтоб не болтал лишнего? Или посадят за грабеж трейлера?
В кабинете наступило стесненное молчание.
– Вы нарушили довольно много законов, – сказал вицепремьер.
– Это моя профессия – нарушать законы, – холодно ответил Сазан. – Если вы забыли, кто я, товарищ вицепремьер, я могу напомнить – я бандит. И если я правильно помню школьный курс по обществоведению, там было написано, что армия – это то, что охраняет общество, правительство – это то, что нами руководит, а бандиты – это такие плохие парни, которые грабят людей и торгуют наркотиками. И мне кажется очень странным, что в нашей стране наркотиками торгуют правительство и армия.
– Всетаки не забывайтесь, – пробормотал сквозь зубы чиновник, – одна служба – это еще не правительство. Это не наша вина, если в стаде завелась паршивая овца.
– Ошибаетесь. Это ваша вина. Потому что у нас в стране есть Министерство экономики, и, по моему слабому бандитскому разумению, этого министерства вполне бы хватило, чтобы надзирать за аэропортом Рыкове. Но когда я поинтересовался, а кто, кроме СТК, мог бы курировать Рыково, то выяснилось, что помимо Министерства экономики у нас есть еще Министерство промышленности и торговли и Министерство транспорта, а помимо Министерства транспорта есть еще Федеральная служба регулирования естественных монополий на транспорте, и Федеральная авиационная служба, и Служба транспортного контроля, и Межгосударственный авиационный комитет, и еще пять контор, – вы уж извините, если я не все упомнил! И чтобы всей этой своре чиновников было чем заняться, правительство заявило, что топливозаправочный комплекс – это, видите ли, монополия. А это вздор! Они могут быть монополией в лучшем случае для маленьких аэропортов, и то директор Ивкин нашел замечательный выход из положения: налил топливо двух разных фирм в одну и ту же емкость. Я специально съездил, полюбовался – в Шереметьеве стоит куча таких консервных банок высотой с мавзолей, у каждой свой собственный крантик. Почему это монополия? Сначала вы объединили все банки в один комплекс, потом вы сказали, что это монополия, а