91

листьях салата. Кагасов столь же флегматично начал расправляться с бараньими ребрышками.

        Васючиц вяло ковырял вилочкой в тарелке.

        – Кстати, по поводу прецедента. Из ФСБ. Что вы там о нем сказали? – спросил Кагасов, обсосав последнюю косточку.

        – У меня на даче один «гостиничный номер» специально зарезервирован для таких оказий, – сказал Сазан. – Калинин сидит в этом номере и ходит, как кот ученый, по цепи вокруг столба. Только цепь не золотая, а из нержавейки.

        – А сказки он тоже рассказывает, как кот? – спросил Кагасов бесстрастным голосом.

        – Сказок он больше не рассказывает. После продолжительной и не всегда дружественной с ним беседы он переключился исключительно на всамделишные истории. И я могу вас заверить, что о самодеятельном расследовании полковника Калинина его начальство ничего не знает. Желаете осмотреть достопримечательность?

        Кагасов вздрогнул. Меньше всего ему хотелось спускаться в «гостиничный номер» с бетонным полом и голыми стенами и беседовать там с полковником ФСБ, которого, судя по всему, довели до консистенции свиной отбивной. Это было неаппетитно, и это было опасно. Комфортней всего было бы просто приказать этому готовому на цырлах ходить бандиту зарыть полковника гдето в лесочке, и тогда, если чтонибудь когданибудь и выплывет, отвечать за эфесбешника придется Нестеренко.

        Но, с другой стороны, побеседовать с полковником следовало. Надо было узнать, что ему известно и что он рассказал Нестеренко.

        – Поехали, – сказал Кагасов, – допьем кофе и поедем.

***

        Спустя пятьдесят минут темные иномарки с Нестеренко и его новыми друзьями проехали через ворота ягодковской дачи. Генераллейтенант Сергеев отговорился поздним часом и отбыл домой: на дачу пожаловали только Кагасов и Васючиц с двумя охранниками: Сазан мимолетно подумал, что, на верное, эти охраннички и расстреляли Воронкова с Глузой.

        Нестеренко провел всю компанию широким, освещенным коридором, спустился по винтовой лесенке. Они оказались в подвале: справа, в костельной, шумел могучий японский агрегат, слева возвышалась монументальная сейфовая дверь. Около двери скучал бритый качок. Валерий поглядел в глазок, открыл дверь и вошел внутрь.

        Полковник Калинин не ходил, как кот ученый, на цепи вокруг столба. Он лежал кучкой рваного тряпья на матрасе, брошенном прямо поверх бетонного пола, ничком и на скрип двери даже не шелохнулся. Ничего, кроме матраса, в подвале не было: если не считать параши в углу и немигающей лампочки, оплетенной стальной сеткой.

        – Подъем, – скомандовал Сазан.

        Рука Калинина, выброшенная вперед, зашевелилась. Пальцы заскребли по дырявому матрасу. Кагасов с некоторой зачарованностью смотрел на стальное кольцо, охватывавшее запястье Калинина. От запястья к штырю в стене шла цепь из шарикоподшипниковой стали.

        – Обратите внимание, – сказал Сазан, – насколько гуманней условия содержания по сравнению с государственным изолятором. Лежи хоть весь день, никакого тебе туберкулеза, и повара не воры.

        Веки полковника поднялись, и он уставился прямо в лицо Кагасову. Начальник аэропорта вздрогнул. Он никогда раньше не видел в глаза Калинина, но по габаритам это был здоровый, сильный мужик, самостоятельно пустившийся в предприятие, на которое немногие бы отважились. Теперь он глядел с матраса с такой смесью ненависти и страха, страха перед обычной и нескончаемой болью, что Кагасова невольно прошиб холодный пот. Он представил себе, что он кинул Нестеренко и сам оказался в этом подвале, ив глубине души тут же решил, что Нестеренко лучше не кидать.

        – Хорошие люди хотят с тобой поговорить, – сказал Сазан.

        – Зачем? – еле слышно прошелестел Калинин, – я уже все сказал.