и единственным признаком, выдающим нетрадиционную финансовую ориентацию хозяина завода, была фантастическая тороватость, с которой Бакай осыпал жителей края подарками и субсидиями. Было в Бакае что то от бедуина, вольного жителя пустыни, с безумной щедростью угощающего в своем шатре путника, которого он сам не успел ограбить в пустыне.
По меньшей мере половина того, что было недодано государству налогами, было раздаваемо им народу от имени завода. И лично от имени Сергея Бакая.
– У меня к тебе странный вопрос, – сказал Валерий, доставая из дипломата белый листок, – эти цифры соответствуют действительности?
На листке были данные МВД по городу Белогорску: кривая потребления наркотиков за последний год.
– Чушь собачья, – сказал Бакай, вчитавшись (по правде говоря, он выразился куда более энергично), – если бы я так налоги составлял, мне бы давно руки ноги оторвали! Не знаю, с какого потолка они это берут! Вот, – и красная ручка Бакая яростно прочертила по бумаге новую кривую, по крайней мере раза в два более крутую, чем предыдущая.
– Значит, дури стало больше?
– Ты за этим летел из Москвы? Дури везде стало больше. Белогорский рынок приносит сорок миллионов долларов в год – я считал. Думаешь, мне это нравится?
Рукав щегольского пиджака вновь описал широкую дугу.
– У меня завод. Я хочу, чтобы он нормально работал. Я плачу людям зарплату, и я хочу, чтобы они на нее покупали телевизор, а не анашу! Я хочу, чтобы дети нормальные росли! Я предлагал прежнему губернатору: давайте мы уберем всех этих подонков. Будет чистый, нормальный город, сюда со всей России приедут смотреть, что можно жить без дури! И знаешь, что он мне ответил?
Нестеренко на мгновение представил себе процедуру «убирания» наркоторговцев его добродетельным собеседником. И реакцию газет на процесс очистки города от нежелательных элементов с помощью «Калашниковых» и «узи».
– И что он ответил? – спросил Сазан.
– А, полетел в Москву за разрешением на обыск у меня на заимке. – Обыскали?
– А то как же! Ничего не нашли, все вверх дном поставили, павлинам хвосты повыдирали. Павлины то чем провинились, а?
Сазан представил себе заимку в сибирской тайге, окруженную частоколом, полувымершую деревню снаружи и павлинов – внутри и кивнул, соглашаясь, что павлины ни в чем не провинились.
– Они все тут только и думают, как бы у меня не оказалось побольше власти. Как будто мне нужна власть. Мне не нужна власть! Мне нужно, чтобы мой завод работал как часы. Я не понимаю: мы не в Америке! Это пусть в Америке мафия торгует кокаином. Зачем у нас нормальному пацану кокаин? Нормальный пацан берет завод или банк и создает для него нормальные условия работы, делает так, чтобы поставщики поставляли сырье, а потребители платили за продукцию, потому что государство этого обеспечить не может и это должен обеспечить частный человек. И он получает деньги за то, что выполняет работу государства, и ему вовсе не нужно травить людей дурью. Ему нужно, чтобы его завод работал нормально.
Бакай говорил агрессивно, напористо, размахивая руками, и Нестеренко невольно залюбовался собеседником.
– А что делают эти отморозки, которые торгуют дурью, – продолжал Бакай. – Я каждый день жду, что на стол президента ляжет газета. И в этой газете будет написано, что в городе Белогорске в этом году сожрали порошка в три раза больше, чем в прошлом. И президент спросит: «А кто там такой гад в Белогорске?» И ему ответят: «А вот сидит там такой Бакай», потому что про Бакая все знают. И где я буду?
– А кто именно торгует дурью? – спросил Сазан.
– Груздь. Мишка Лимон. Жид торгует… Груздь теперь самый крупный.
– А он кто такой?
– Да он всегда
