– Да минут десять назад.
Сазан сообразил, что директорский кабинет занимал Глуза и если чиновник, которого, видно, очень сильно припекло, прибежал к директору, то и наткнулся он, соответственно, на Глузу.
– А ты что здесь делаешь?
– Отец попросил коекакие документы принести.
Миша поглядел на Нестеренко своими большими глазами и добавил:
– Он весь не в себе был.
Нестеренко повернулся и вышел из кабинета.
Сказать, что он был взбешен, – этого было мало. Какаято паршивая сошка, бюрократический заусенец, задолжавший ему сорок штук, велел ему – ему, Валерию Нестеренко, вернуться в Рыкове. Вместо ночного казино он был вынужден трястись в электричке – славное занятие, все равно что парашу мыть, и вдобавок под ложечкой Нестеренко ощутимо посасывало от голода. По понятиям, этот чиновник должен был сидеть под дверью аэровокзала, как собака, ждущая возвращения хозяина, и в пасти держать тапочки. И где он? Ушел на променад!
«Ну погоди, фраер, – подумал Нестеренко, спрыгивая на стремительно остывающий бетон, – ты мне сорок штук был должен, теперь будешь должен шестьдесят».
На летном поле было тихо и пусто. Гдето в дальнем конце повизгивал прогреваемый двигатель: упорядоченными красными звездочками убегала вдаль взлетная полоса.
Нестеренко добрался до конца административного здания и оглянулся. Да где же эти двое лохов? Сазан вспомнил, что чуть подальше, за ангаром, есть стоянка служебных машин и что Глуза машину свою оставляет именно там. Может, они сидят в тачке?
Конспираторы проклятые, полагают, что в кабинете их подслушают! Сазан пошел вдоль забора, по привычке оставаясь в тени и осторожно ступая по скошенной, пахучей траве. Запоздалый самолет вырулил на дорожку и взлетел, мигнув зеленым огоньком. Двигатели смолкли. Бетонное полотно лежало в ночи огромной белой простыней. В тишине было слышно, как в скошенной траве стараются цикады.
И в этот момент странное чувство овладело бандитом. Запоздалое бешенство сменилось тревогой: какойто встроенный в мозг бандита радар посылал непрерывный сигнал «СОС».
Глуза и Воронков ушли гулять минут двадцать назад – неужели они до сих пор не вернулись?
Среди шиферных ангаров и безбрежных взлетных полос Сазан вдруг почувствовал себя зайцем, на которого идет охота. Нестеренко потряс головой, – это было глупо, это был его аэропорт, и вообще он мог вернуться в тепло кабинета и подождать, пока Глуза и Воронков нагуляются, но чувство опасности не проходило.
Однажды знакомый врач Сазана рассказал ему странную вещь: он сказал, что в минуту опасности в кровь вбрасывается не только адреналин. То есть адреналин вырабатывается всегда, но у некоторых людей, особенно тех, что к опасности привыкли, какойто кусочек мозга – гипофиз или иное мудреное слово – начинает выбрасывать в мозг особые гормоны, эндорфины, и такой человек получает от опасности кайф, как другие получают кайф от наркотиков. И именно поэтому такие люди ищут опасность там, где другие бегут от нее: они просто физиологически отличны от серого большинства, они пьют риск так, как другие пьют водку.
И сейчас Сазан чувствовал, как приятная радость охоты овладевает им. Глаза видели четче, уши слышали уже не шорох травы, а шелест отдельных травинок, движения его внезапно стали мягкими и осторожными, как у тигра на охоте. Сазан выдернул изпод мышки теплый, нагретый телом «макар».Стараясь держаться в тени, Нестеренко перешел ворота и пошел вдоль забора дальше, туда, где за сбившимися в кучу автопогрузчиками начиналась площадка для служебных автомобилей. Сазан поднырнул под брюхо грузового АНа и немедленно увидел то, чего боялся: поперек рулежной дорожки, закрыв своим телом один из синих