45

в потной руке. Мысли его метались, как лиса в клетке. К асфальтовому пятачку магазина подкатил двучленный желтый автобус – автобус ехал на станцию.

        Спустя минуту Петр Воронков погрузился в автобус вместе с двумя деревенскими бабками и выпившим слесарем.

***

        Сазан уехал из аэропорта около десяти вечера: на улице стремительно темнело, вверху, в вечереющем воздухе, вырисовывался месяц, такой бледный и маленький, словно на небе отключили электричество.

        Возле дороги, на рыжей обочине, стояла маленькая фигурка в красных шортах, надетых поверх сетчатых колготочек, и блестящей маечке. Фигурка подняла руку. Сазан затормозил.

        Девочка открыла дверь и уселась рядом с ним.

        – До дому довезете? – спросила она.

        – И часто ты вечером мужиков на дороге караулишь? – спросил Сазан.

        Лера засмеялась. Смех ее был как серебряный колокольчик.

        – Неа. Я же вижу, что это ваша машина.

        – А откуда ты это знаешь?

        – А я на стоянке поджидала, когда вы приехали.

        Тонкая девичья ручка обвилась вокруг плеч Нестеренко. Пальцы Сазана сильнее сжались на руле.

        – А поедем поужинаем? – сказала Лера. Сазан сглотнул. Сунул руку в нагрудный карман и вытащил оттуда сотню долларов.

        – Держи.

        – Это зачем?

        – С Мишей сходишь поужинаешь.

        – О! Притормози!

        Нестеренко послушно остановил машину. Лера выскочила и побежала к придорожному круглосуточному ларьку. Спустя минуту она вернулась с бутылочкой кокаколы. Уселась в машину, свинтила крышечку и посмотрела под нее.

        – Так и знала, – сказала она, – нет чтобы выиграть…

        Лера запрокинула бутылку к губам и начала пить.

        – Хочешь?

        – Нет.

        – А я страшно хочу. У тебя синяки остались?

        – А?

        – Ну, после аварии.

        – Прошли.

        – А у меня остались. Вон, смотри. И с этими словами Лера задрала серебристую кофточку как можно выше, так, что в глаза невольно повернувшему голову Сазану бросился нежный, с золотистым загаром животик и сверху: белая полоска грудей. Никаких таких синяков в полутьме Сазан не заметил.

        Машина рыскнула по дороге, встречный водитель возмущенно бибикнул.

        – Ты чего? – рассмеялась Лера. Сазан молча свернул к обочине.

        – Вылезай.

        – Ты чего?

        – Я сказал – вылезай.

        Хорошенькая мордочка Леры вытянулась.

        – Довези меня до дома. Ночь же. Страшно.

        – И куда твой отец смотрит? – наставительно сказал Нестеренко.

        – А, он совсем голову потерял с этим аэропортом. Ходит весь день сам не свой, то у него Васючиц – свинья, то наоборот. А это правда, что в нас харьковские стреляли?

        Сазан помолчал.

        – Отец говорит, что харьковские, – сказала Лера. – Очень ему не хочется, чтобы это Служба была. Серебристый «мере» остановился у крашенных зеленым ворот.

        – Приехали, – сказал Сазан.

        – Погоди. Открой мне калитку. Там надо через забор перегнуться и щеколду отодвинуть, а я не достаю.

        Нестеренко вышел из машины и открыл калитку. Засов был действительно низко – Валерию и то пришлось тянуться.

        – Иди, – сказал он, оборачиваясь. В следующую секунду тонкие руки обвили его шею, и девочка, приподнявшись на цыпочках, поцеловала его. Они целовались долго, минуты две. Девочка закрыла глаза и прижалась к нему всем телом.

        – Зайдешь? – спросила Лера.

        – Ты что, одна дома?

        – Да. Папа в аэропорту, а мама с Васькой в Испании. Так зайдешь?

        – Тебе сколько лет, Лолита?

        – Скоро пятнадцать. Так зайдешь?

        – А как же Миша?

        – А что Миша? Слюнявчик. Мы с ним только целовались, ты не подумай.

        – Извини, тезка, – сказал Сазан, – тебе баиньки пора. Досмотри «Спокойной ночи, малыши», и в кроватку. Ладно?

        Девочка молча повернулась и зашагала