34

в воздухе перед гостями, стояла на земле, и единственными предметами, которые летали над полем, были фантики от мороженого и обертки конфет, съеденных многотысячной толпой.

        Перед хищным вертолетом с обвисшими, как мокрые усы, лопастями стоял человек в парадной форме генераллейтенанта, и вокруг него копошилась свита. Как будто почувствовав взгляд Сазана, человек обернулся, и Сазан увидел неожиданно старое, испитое лицо, с морщинами, столь многочисленными, словно ктото швырнул его обладателя на раскаленную проволочную сетку.

        Голос над ухом Сазана произнес:

        – Анастасий Павлович Сергеев, генераллейтенант и герой Афгана. Когдато был неплохим вертолетчиком, а теперь, говорят, пьет без просыпу.

        Сазан обернулся: говоривший был человек лет сорока, подтянутый, с какойто странной осанкой: военный – не военный, гражданский – не гражданский…

        – Сколько ж ему лет?

        – Пятьдесят девять. До пенсии два месяца осталось.

        – И куда он потом пойдет? В совет ветеранов?

        – Говорят – начальником охраны аэропорта Рыково. Если, конечно, директором станет Кагасов.

        – Вы здешний?

        – Я пилот. Из Рыкова. Между прочим, заместитель главы профсоюза. Степан Вашкевич, – и пилот протянул Сазану загорелую руку.

        – Нестеренко. Валерий, – Я знаю. Я вас сегодня на поле видел…

        – И как пилоты относятся к Ивкину?

        – Хорошо. Нормальный человек. Если вам сказали, что он ворует, – не верьте. Он не под себя ворует.

        – Помогли бы нормальному человеку.

        – Как?

        – Ну, не знаю. Демонстрацию протеста устроили бы – перед СТК.

        – Мы не шахтеры. Это они могут над правительством изгаляться. А кто попрет на СТК – получит маслину в лобешник.

        – Интересное заявление. Это что же за служба такая, что ее пуще ФСБ боятся? Пилот не ответил.

        – Если я отдам СТК топливозаправочный комплекс – Ивкин останется на месте?

        – Нет.

        – Вот как? А мне сказали, что весь конфликт изза заправки. Это не так? Пилот подумал и сказал:

        – Я летал в Еремеевку.

        – И что?

        – Вы знаете, что аэропорт скоро должны приватизировать?

        – И что из этого следует?

        Пилот молчал.

        Сазан развернулся к нему.

        – Слушай, если ты мне хочешь чтото сказать, ты можешь говорить не загадками?

        – Вы бандит? Сазан опешил.

        – Знаешь, что бывает за такие вопросы?

        – Почему я буду одному бандиту помогать против другого бандита?

        Сазан схватил собеседника за плечи:

        – Против кого? Черт возьми, мне ктонибудь может ясно ответить, что здесь происходит? Почему военные убрали Шило? Они что, хотят аэродром обратно? Тогда при чем здесь СТК?

        Вашкевич быстро вырвался и побежал к выходу. На них уже оборачивались, обращали внимание. Сазан пожал плечами и пошел к полупустому прилавку с мороженым. У прилавка он обернулся – генераллейтенант авиации Анастасий Павлович Сергеев внимательно смотрел на него, и молодой офицерик с тремя звездочками чтото говорил ему на ухо.

        Гулевский звучал по телефону очень таинственно – мелкий бизнесмен и большой бахвал, он любил надувать щеки по поводу и без повода и заверил Валерия, что с ним хочет встретиться «ну очень интересный человек», а как зовут – по телефону говорить не хочет.

        В «Соловье» было темно и тепло, и посетители, прошедшие через металлодетектор, сидели за столиками в беседках, увитых плетьми искусственных роз. На стенках, в бамбуковых клетках, висели певчие птички, не соловьи, впрочем, а канарейки. На небольшой эстраде оркестр из пяти человек рьяно перевыполнял план по количеству децибел на душу населения. Ввиду такого мощного конкурента канарейки забились в самые дальние уголки клетки, утратили всякий голос и только обиженно вертели носиками.

        Валерий