быть нежелательными свидетелями в
воровстве. Остается блуд. Опять-таки, речь должна была идти не о простом
блуде, а о такой женщине, которую Иммани не мог любить на глазах у слуг.
Кто мог подходить на роль такой женщины лучше, чем госпожа Лина?
Я навел справки и узнал, что госпожа Лина часто ездит на молебен в
храм Исии-ратуфы, и что двадцать восьмого числа она уехала в храм, и
провела там два дня. Служанка ее упомянула, что госпожа вернулась без
венков, обыкновенно привозимых ею из храма, и причина, по которой Иммани
отослал вперед сопровождающих, стала мне ясна.
По книге домовых записей, я увидел, что в этот день из столицы уехал
и Теннак. Я вспомнил о том, как разбойник, подкарауливший Иммани, заплевал
всю траву семечками, и сопоставил ее с привычкой Теннака лущить семечки и
с тем, что разбойник прыгнул на Иммани сверху, - и я был убежден, что
разбойником этим был Теннак, вознамерившийся отучить Иммани от шашней с
госпожой, но тихо, так чтобы Андарз об этом не знал.
Теннак ведь слышал, что все вещи Иммани отправил вперед, с
сопровождающими, и полагал, что при Иммани остались только его собственные
подарки, исчезновение которых сильно опечалит Иммани.
Я рассудил, что Теннак унес вещи себе в кабинет, даже не потрудившись
их рассмотреть. А когда я увидел дверь Теннакова кабинета, закрытую,
благодаря его суеверию, на печать, а не на замок, я понял, что вещи эти
мог утащить любой желающий: то есть тот же Иммани или Дия. Но кто же? И
почему преступник, не получив денег, не дает вновь о себе знать?
Тут я поставил себя на место преступника, и подумал: "Продавать
письмо второй раз Андарзу - слишком опасно; продавать письмо Нараю -
значит погубить Андарза и самого себя; надо продать письмо кому-то, кто не
меньше Андарза заинтересован в падении Нарая, и кто готов заплатить за
такое большое дело большие деньги. Только один человек удовлетворял этим
условиям - консул Осуи Айр-Незим. Он ничего не знал о происшедшем, он бы
заплатил за письмо любые деньги, и, в отличие от прочих сановников,
которые с легкостью кувыркались во взглядах, Айр-Незим был заинтересован
только в одном: не оставить от Нарая ни сухого, ни мокрого.
И тут я сделал ошибку. С одной стороны, мои шпионы донесли мне, что
через три дня после праздника Пяти Желтоперок Дия тайно встречался с
осуйским консулом в Храме Двенадцати Слив; и что таких встреч было еще
три.
С другой стороны, я черным по белому прочел в дневнике Ахсая: "Теперь
Айр-Незим готов съесть меня живьем, да и Иммани - тоже". Мне казалось
невероятным, что Ахсай опять польстится на сообщничество с Иммани.
После этого я перестал волноваться и подумал: "Господин Айр-Незим
осмотрительный человек, и знает, что делает. Он прекрасно понимает, что,
чем больше Нарай возрастает во мнении государя, тем сокрушительнее для
него будет это письмо. В самом начале карьеры Нарая государь, может, и не
обратил бы внимание на такое досадное обстоятельство; но когда советник
Нарай стал для государя светочем и поводырем, человеком, обрушившимся на
все пороки предыдущего царствования, разогнавшим любовников лживой и
развратной матери, - словом, всем, чем должен был быть отец, которого
государь не помнил, - тогда, конечно, любовное письмо покойной государыни,
обращенное к светочу добродетели, убило бы Нарая в глазах государя.
Поэтому я не очень-то беспокоился по мере того, как государь
подписывал все более нелепые указы. Все равно, думал я, действовать они
будут не более месяца, а отвращение к ним у государя останется на всю
жизнь. А когда государь подписал
