28

коснулись.

        – Хоть Нестеренко, хоть Шестеренке, – продолжала тетка, – вы чего звените? Может, у вас там автомат?

        Валерий распахнул пиджак.

        – Всего лишь «Макаров», – мстительно сказал он.

        Тетка на манер гуся уставилась ему под мышку, от растерянности утратив дар речи.

        Воротца для пассажиров были еще заперты. Валерий прошел на балкон и спрыгнул оттуда на теплый, шершавый бетон, коегде поросший пушком травы.

        Впереди, сколько хватало глаз, простиралась безрадостная бетонная сельва, отороченная на самом горизонте забором. К пассажирскому терминалу важно катился желтый открытый автобус пенсионного возраста. Метрах в ста разгружался чартерный грузовой рейс.

        Сазан засунул руки в карманы и побрел по жесткой траве вдоль рулежки. Человек в рабочем комбинезоне издали замахал на него рукой и чтото прокричал.

        – Туда нельзя! – закричал человек. Сазан пожал плечами и побрел дальше. Над головой Сазана, едва не оборвав барабанные перепонки, прошмыгнул самолет с огромным изображением орла на хвосте. Изпод белоснежных крыльев свисали шасси, грязные, как подштанники.

        Самолет соприкоснулся с полосой, подпрыгнул покенгурячьи и побежал дальше, туда, где рабочий с желтым флагом уже отмахивал ему дорогу.

        Парень в комбинезоне торопливо шагал через рулежку к Сазану.

        – Ты кто такой? – начал браниться он. – Здесь тебе не улица Арбат, ясно? Здесь ходить нельзя!

        – Всем нельзя, а мне можно, – отозвался Сазан.

        – Это почему же тебе можно? – опешил комбинезон.

        – А потому что я так устроен, – объяснил Сазан, – потому что я за это дрался и получил право ходить, где нельзя.

        – А, понял! – сказал человек. – Это ты новая «крыша»?

        – А ты?

        – «Рыковоремонт». Зам главного. Макарьев. Макарьев с Сазаном прошли к навесу, под которым стоял старенький трап с вывороченными наружу внутренностями. Нестеренко сел на ступеньку трапа, и Макарьев сел рядом с ним.

        Из– под навеса был виден угол аэровокзала и желтый автозаправщик, ползающий по полю, как божья коровка.

        – И что ты думаешь обо всей этой склоке? – спросил Сазан.

        – Съедят Моисеича, – сказал Макарьев. – Он же с Сергеевым поругался, а «ВасьВась» с Сергеевым дружит.

        – А кто такой Сергеев?

        Макарьев ткнул пальцем кудато вбок.

        – Хозяин «Рыково2». Военного.

        – Ив чем они поругались?

        – Долгая история.

        – А всетаки?

        – А когда выборы в Думу были, Сергеев сына хотел депутатом, а Ивкин, обратнотаки, хотел Глузу. Ну, Сергеев обиделся – а у него в друзьях налоговая полиция, он полицию напустил на аэропорт. Они у нас тут чуть самолет не описали. А у Ивкина в друзьях налоговая инспекция, он инспекцию напустил на сына Сергеева, а он у нас в городе универмаг держит. Вот так и живем сейчас. Полоса общая, а морды врозь.

        – А депутатом кто стал? Макарьев махнул рукой.

        – А депутатом какогото Баранова губернатор спустил.

        – А вы за кого? За Ивкина или Кагасов?

        – А нам что? Нам бы зарплату платили.

        – Платят?

        – Раньше платили. А в этом месяце чегото забыли.

        – Твою мать, – пробормотал Сазан.

***

        Олег Важенкин, глава авиаремонтного предприятия «Рыковоремонт», стоял на бетонной рулежке, запрокинув голову. Высоко над ним висело крыло ЯКа42 с гондолой двигателя, и двигатель этот ревел, как иерихонская труба.

        – Хватит! – заорал Важенкин и замахал руками пилоту, чтобы тот кончал продувку.

        За ревом двигателя не слышны были шаги человека, который подошел к Важенкину и потряс его за плечо.

        – Леша? Ты? – сказал Важенкин, оборачиваясь. – Как поет, а? Чистый Шаляпин!

        – Разговор есть, – сказал Глуза.

        Они отошли от самолета подальше, в разверстую