9

есть в коммуналке? Сорок квадратных метров, в старом доме, в центре Москвы, окна выходят на широкий солнечный двор… Приватизирована?

        – Хрен ее знает.

        – Приватизируешь и представишь как залог. Понятно? Ссуда под залог недвижимости.

        – А если я ссуду не отдам?

        – Будешь жить на свалке. Ты пойми, Валера, это не мои условия. Хоть чтото они должны с этого иметь? Твоя комната твоей ссуды не стоит, ты это понимаешь?

        Валера пожал плечами. Сколько стоят комнаты, он не знал.

***

        Контора располагалась в небольшом, с синими стенами и белыми колоннами двухэтажном особнячке, в глубине двора. «Аврора» арендовала площадь у издательства, некогда специализировавшегося на выпуске литературы народов СССР. Левое крылол особнячка было обложено строительными лесами, и близ входа медленно и важно крутилась бетономешалка. Вывески «Авроры» на особнячке не было, так что невнимательный прохожий мог решить, что издательство попрежнему процветает, издает свою общенародную литературу и даже затеяло ремонт. У внимательного же человека впечатление складывалось такое, что «Аврора», хотя и процветает, однако боязливо жмется в сторону, прочь от широких фасадов с выходом на проспекты, опасаясь вызвать неудовольствие обиженного чужим успехом народа или привлечь к себе неутомимый и алчный глаз въедливого чиновника, а главное – испытать на себе цепкое любопытство третьей силы, с некоторых пор принимающей живейшее участие в будущем России.

        Как мы уже упоминали, одним из учредителей «Авроры» был располагавшийся в соседнем здании райком комсомола, благодаря чему «Аврора» имела налоговые льготы, значащиеся в законе о кооперации, и многие другие поблажки, ни в этом законе и ни в каких других не значащиеся.

        Шакуров остановил машину на широкой заасфальтированной полосе, опоясывавшей усаженную цветущими нарциссами клумбу, поздоровался с дворником, поднялся на высокое крыльцо с мраморной балюстрадой и, пропустив мимо себя Валерия, взмахнул пропуском перед теткойвахтершей:

        – Мы в «Аврору».

        Они повернули по коридору направо, вышли во внутренний дворик, перешли в другое крыло здания, там поднялись на второй этаж и, повернув еще раз, раскрыли стеклянную дверь, за которой скучал охранник. За дверью оказался еще один коридор, в который выходил добрый десяток кабинетов. Дверь одного из кабинетов была распахнута, возле нее стояли и курили пятеро мужчин. Валерий вспыхнул вдруг до корней волос. Все пятеро различались габаритами, возрастом и, кажется, национальностью. Общее у них было одно: все были одеты в красиво сидящие пиджаки и брюки. Сахарная белизна их белых рубашек была оттенена мягкими, в меру широкими галстуками.

        Черная турецкая куртка Валерия, та куртка, которую он еще три дня назад купил на Тишинке с восторгом и трепетом, вдруг показалась ему дерьмом, глупостью, ну словно он пионерский галстук нацепил.

        А Шакуров неслышно приблизился к курящим и, подведя Валерия к самому старшему из них, крупному вислозадому человеку лет пятидесяти (даже отлично пошитый костюм не в силах был изничтожить эту вислозадость), произнес:

        – Вот, Юрий Сергеич, – Валерий Нестеренко. Я вам о нем говорил.

        – Прошу, – приветливо сказал Юрий Сергеевич.

        Он ввел друзей в маленькую комнату, окнами выходящую на тихую соседнюю улицу. Комната еще недавно принадлежала редакции узбекской литературы, о чем свидетельствовал портрет узбекского классика со звездой на груди и помещавшийся тут же, под портретом, график сдачи рукописей в набор. График обрывался аж на 1997 году.

        В комнате имелся старый, отчаянно желтый шкаф с полураскрытыми дверцами и три редакционных стола. С этой бедной обстановкой както не гармонировала витая