за
своевольные действия. Ласси, как бы высоко он ни стоял в иерархии
мятежников, был троекратно виновен. Он самовольно назвал мне свое имя.
Сделав это, он обратился за приказом не к своему учителю и родственнику, а к
заезжему святому. Он рассказал этому святому вещи, которые отнюдь не красили
борцов за свободу, и намеревался повторить их во всеуслышание. Его выходка
привела к тому, что тщательно спланированное покушение на Президента было
сорвано, трое людей, преданных полковнику, мертвы, а самый драгоценный агент
полковника сидел, скорее всего, напротив майора Ишеддара и рассказывал то,
что ему никак не полагалось рассказывать. К тому же Ласси, видимо, еще три
месяца назад поругался с руководством мятежников.
Насколько опасным было его положение, можно судить по нашему странному
бегству. У полковника были друзья гораздо ближе к столице, тем не менее
Ласси поволок нас бог знает куда, через горы, где трижды можно было
убиться... Почему? Потому что хотел добраться до человека, который не
воспользуется случаем, чтобы расстрелять попавшего в немилость племянника
немедленно. И ближе, чем по другую сторону Сизого хребта, такого человека не
нашлось.
Тут мои размышления прервались -- в дверь постучали. Стражник помотал
головой и шевельнул автоматом, дверь открылась.
Молодой парень в черных штанах и белой рубашке поклонился мне и
пригласил следовать за собой. Я сказал, что хотел бы вымыться и переодеться.
Принесли черные брюки и белую рубашку. Охранники, кланяясь, подали ботинки.
Мы вышли на утреннее солнышко, и меня повели к небольшому домику,
втиснувшемуся между скал.
-- А где Ласси? -- спросил я.
Никакого ответа. Забавное это ощущение, когда не знаешь, на завтрак
тебя ведут или же на расстрел.
У порога домика меня заставили снять обувь и распахнули дверь в комнату
направо. Комната была низенькая, с двумя щелями для света в потолке и
большим дубовым столом посередине. Возле стола -- десяток коротконогих
стульев. На стене -- обшитая мехом картина: полководец Исинна,
коленопреклоненный, преподносит великому царю Дасаку захваченный город.
Полководец крепко держал город в руках. Город походил на торт с кремовыми
башенками. Царей, принимавших город, было сразу двое. Один царь протягивал
руку и улыбался, принимая от своего любимца город с кремовыми башенками.
Другой царь вытаскивал из-за пояса кривой меч. Вернее, это был один и тот же
царь Дасак IV, а картинка символизировала его двуличие.
За столом посередине комнаты сидел человек и ел яичницу. Ему было лет
сорок на вид, он был сухощав и подтянут, с тонким, чуть удлиненным кверху
лицом, с широким лбом и большими глазами цвета желтой осенней листвы --
верная примета того, что человек болен вечерней лихорадкой. На левой руке
его не хватало двух пальцев. На нем была белая шелковая рубашка,
расстегнутая у ворота.
-- Здравствуйте, -- сказал он, -- меня зовут полковник Исинна.
За спиной полковника висел отрывной календарь. На календаре была
изображена цифра 236 -- до официального признания мятежников оставалось
тридцать два дня.
Глава седьмая
Полковник спросил, что я предпочитаю на завтрак, и я ответил, что
полагаюсь на гостеприимство хозяина. Мне принесли то же, что и полковнику,
-- поднос с перепелиной яичницей, лепешками и козьим сыром. На этот раз я
был довольно голоден и с удовольствием принялся за яичницу.
Я покончил с яичницей, полковник налил мне полную кружку дымящейся
вирилеи и спросил:
-- Я хотел бы услышать вашу версию того, что произошло.
Я
