земляне вынуждены были бы ввязаться в бой. Компании пришлось бы воевать с
моим дядей, а дяде -- с компанией. Это было бы лучше, если бы лишняя тысяча
асаиссцев умерла хорошей смертью, чем если бы все наши фермеры стали бы
крепостными компании.
Ласси усмехнулся.
-- Так что сам понимаешь, Рон, -- когда ты явился на ферму и предложил
установку в подарок, я было решил, что тебе донесли о нашем плане, и
перепорол всех своих людей, А когда я понял, что твой подарок от чистого
сердца, я решил, что поживу на ферме подольше, чем месяц.
Я сидел, как заяц, с которого содрали шкурку. Я представил свою
сожженную ферму и в этой сожженной ферме -- Дена и Агнес. "Господи, --
подумал я, -- неужели это ты подсказал мне подарить эту вонючую лейку?" А
потом я поглядел на Ласси и подумал: как же нам быть теперь с нашей дружбой?
Как я буду дружить с человеком, который хотел убить мою жену и сына и не
убить даже, а сначала... Какого дьявола этот ван Роширен полез, со своим
дурацким вопросом?
-- Так что же, -- сказал Ласси, -- нам делать?
Он не смотрел на меня, и я не смотрел на него.
-- Завтра, -- ответил ван Роширен, -- я проповедую у Облачного храма:
вы должны оба быть там и рассказать людям все, как вы рассказали мне, -- и о
том, господин Ласси, что вы хотели сделать с Денисоном, и о том, господин
Денисон, как Господь вас спас через ваш собственный выбор.
Что ж? На следующее утро мы погрузились в машину и поехали. Я вел
машину, а Ласси сидел рядом и дремал от усталости. На шею, в знак покаяния,
он повесил веревку, довольно грязную, и снять ее отказался.
Трое людей его остались в своей вчерашней одежде, только автоматы,
по-моему, убрали под сиденье.
Столица страны бежала мимо нас, праздничная и умытая. Мы миновали
трехэтажное министерство внутренних дел, с двумя нижними каменными этажами и
верхним деревянным. В палисадничке министерства копошились розовые свинки,
стадо гусей успешно перешло дорогу на красный свет.
Что ж, покаяние так покаяние! Я представлял себе, что будет сегодня с
газетами. Это раньше называлось публичной исповедью, а теперь это называется
сенсацией дня. Матерый террорист, племянник полковника, стоит перед Христом
с веревкой на шее...
Я свернул на проспект Единорога: вдалеке за рекой мелькнуло
шестнадцатиэтажное здание компании и витые, как улитки, верхушки павильонов
Облачного храма. По мосту к храму спешил народ.
Справа потянулась белая стена, огораживавшая дворец Президента. В конце
стены, за позолоченной загородочкой, украшенной узором в виде бьющих
передними лапами в воздухе львов, возвышалась статуя Президента. У ног
статуи стояла мисочка с кислым молоком. Перед статуей маялся десяток
солдатиков.
Ласси положил мне руку на плечо и подмигнул. В этот миг солдатики
повернулись к нам боком и замерли, как игрушка, у которой кончился завод.
Тревожно взблеснула мигалка, и поперек проспекта на. нас вылетел кортеж с
машиной Президента.
Черт побери! Ван Роширен не сказал нам, что Президент тоже будет на
проповеди! Каяться при августейшей роже -- так мы не договаривались!
Но в этот миг президентский лимузин запел тормозами и ушел вбок.
Сопровождавшие его мотоциклисты схватились за автоматы. "Поворачивай!" --
закричал Ласси. Один из мотоциклистов бросил мне под машину гранату, и
машина перекатилась через нее раньше, чем она разорвалась. Я повернул руль
вправо и перескочил через какую-то канавку. Фигурная решеточка, ограждавшая
статую отца отечества, разлетелась в куски, солдатики брызнули кто куда. Я
развернулся и нажал на
