У ворот фермы мой сопровождающий покинул машину и пошел объясняться. Я
высунулся из окна и стал смотреть. Южная сторона фермы была хорошо защищена
маленькой речкой. С остальных сторон ее окружал небольшой ров. На другом
берегу речки старый бензиновый двигатель крутил большое водяное колесо с
подвешенными к нему бадейками. Бадейки съезжали в речку, наполнялись водой и
опорожнялись в каменный желоб. Десяток женщин в пестрых юбках окунали в
желоб ведра, вешали их на коромысло и шли в сад. Босые их ноги давили грязь.
У плотной стены трое туземцев лежа играли в карты и, жадно раскрыв рты,
глядели женщинам под юбки. Я вспомнил "Эльзу-люкс", которую опробовал
сегодня утром. "Эльза" поливала гораздо лучше. Кроме того, она выглядела
привлекательней, чем туземки. От нее не пахло прелым ежом.
Гид мой наконец закончил переговоры и снова ткнул автоматом под ребра.
-- Въезжай.
Я оглянулся в последний раз.
Женщина, как раз вешавшая ведро на коромысло, была довольно молода с
изможденным красивым лицом, маленькими ручками и большим животом. Судя по
всему, она была на седьмом месяце.
Ворота заскрипели и распахнулись -- я въехал во двор. Во дворе, перед
покосившимся темным крыльцом, стоял коренастый человек примерно моего
возраста (а мне тридцать два) ,со смуглым, довольно приятным лицом,
коричневыми глазами и такого же цвета бровями, разлетающимися вверх
наподобие пихтовых веток. Свежие полные губы его чуть коротковаты. На нем
были потертые джинсы и рубашка, вышитая целующимися гусями. Под рубашкой с
целующимися гусями сидел в кобуре пистолет. Вероятно, это был хозяин дома.
Я вышел из машины, взял игрушечный автомат и шагнул ему навстречу. Я
остановился перед ним, не доходя двух или трех метров. Он, наклонив голову,
ждал. Я покосился вправо: среди родовых деревьев за белой решеточкой торчали
два молодых пенька. Так и есть, остальные деревья только-только зацветали!
-- Мой сын, -- вдруг сказал я, -- вел себя как мерзавец. Он хотел
отдать вот это вашему сыну. Он просто не переживет, если ваш сын не возьмет
подарка! И не подумайте, что я завтра поеду и куплю моему сыну новый!
Человек все так же стоял и смотрел на меня, склонив голову, и ничего не
говорил. Глаза у него были колючие, как куст шиповника. Я вдруг сказал:
-- Это я виноват. Это я его так воспитал, что человек тысячи долларов
должен иметь тысячу сто долларов, а человек пяти долларов должен иметь шиш.
Простите меня!
Человек в рубашке с вышитыми гусями закусил губу. Глаза его смотрели
мимо меня. Черт! Я опять сморозил глупость! Ведь из моей речи следовало, что
он -- человек пяти долларов, и вряд ли это пришлось ему по вкусу.
Хозяин посторонился и показал рукой на крыльцо.
-- Входите, -- сказал он. -- Гостю негоже стоять на пороге.
В главной комнате, куда меня привели, вместо циновок на пол были
постелены старые картонные ящики. С потолка свисал связанный из лоскутьев
абажур с одинокой лампочкой внутри. Ради меня достали из-под пола и зажарили
десяток морских свинок. Раб-мальчишка, шелестя по картону голыми пятками,
вынес из погреба кувшин бананового вина. Слава богу, первый же раб обратился
к хозяину фермы по имени. Хозяина звали Ласси.
Мы разговорились. Когда-то Ласси закончил ирландский университет;
отделение биохимии. Дальше -- наследственная ферма, больной отец, сыновний
долг... Какая там карьера! Родственники ссужают деньгами в случае
недостатка, забирают в случае избытка...
С ним было приятнее, чем с Джеком Митчеллом.
Мужчины закончили есть. К нам вышла женщина с большим животом и
