а враг -- скупцом,
так одного и того же друг назовет царем, а враг -- тираном. К лицу ли это
тебе, царица?
Ц а р и ц а. А что ты ответишь царю, когда он спросит тебя, хочешь ли
ты в Гераклею?
К л е а р х. Я отвечу: "Не прогоняй меня! Лучше служить тебе, чем пяти
тысячам башмачников!"
Ц а р и ц а. И что, по-твоему, он сделает?
К л е а р х. Он позволит взять мне вдвое больше войска.
x x x
Осенью в Пасаргады пришло известие об измене Эвагора (а война с ним
стоила полгоры тысячи талантов). А затем -- о страшном неурожае в Вавилонии.
Два дня царь никого не принимал, а на третий пропал.
Царица прождала еще два дня, а потом взяла Клеарха и Митрадата и пошла
за город. Пришли в сад, подобный разноцветному ковру, с цветами, с ветвями,
гибкими, как пальцы Анахиты, и озерами, синими, как глаза Анахиты, с почвой,
благоухающей, как камфара и мускус.
Посреди сада на шести плитах -- каменная комната без. окон, подобная
вавилонской башенке; над дверью каменное солнце, подобное египетскому
скарабею; а над солнцем каменная крыша, подобная крыше над хижиной
дехканина; в саду этом похоронили Кира, а в доме этом жил его Фарна. У входа
укутанный жрец схватил Клеарха за рукав (он принял его за перса) и в ужасе
зашептал, что Фарна покойника и вчера ел овцу, и позавчера ел овцу, а живой
царь и вчера ничего не ел, и позавчера ничего не ел, а ведь живому-то
нужнее.
Вошли; Клеарх видит: золотой гроб и золотое ложе, на золотом ложе
пурпурные шкуры, рядом с ложем стол с чашами, а на каменной плите у ложа
лежит царь ничком и плачет.
Стали поднимать; Артхакшатра положил голову матери на колени и сказал:
-- Ахура-Мазда дал мне царство: от скифов, которые за Согдом, до
Эфиопии, от Индии до Лидии. Он велел мне смотреть, чтобы люди не убивали
друг друга и чтобы сильный не вредил слабому и слабый не грабил сильного; а
я запятнал свою власть преступлениями, потерял Египет и Кипр. Засуха в
Заречье -- это мне за смерть Тирибаза. Но зачем боги губят за мои
преступления не меня, а мой народ?!
Царица стала его утешать и просить съесть что-нибудь или выпить, но
Артхак-шатра только покачал головой и повторил:
-- Это моя вина перед богами! Если бы я не послал Оронта вредить
Тирибазу, то Эвагор был бы мне верен и Тирибаз был бы жив.
Клеарх пытался поднять царя; тот был слаб, ухватился за руки грека и
сказал:
-- Кир и Дарий были великими царями, я же слушаю клеветников, убиваю
друзей и не могу помочь голодающим. Правильно ты упрекал меня за смерть
Тирибаза. Скажи мне, Клеарх, ведь нет мне оправдания!
Клеарху было так страшно, как никогда в жизни: он-то думал, что у
царства персов нет середины, а теперь стоял в самой середине царства, где,
наверное, не бывал ни один грек, и за руки его цеплялся не совсем живой
человек, а в углу, верно, слушал не совсем покойник.
-- Позволь возразить тебе, о царь, -- сказал Клеарх. -- Кир
действительно стал великим царем, потому что умел примирить народ и знать. А
как их примирить? Простой народ хочет земли, и знать хочет земли. Если
завоеваний нет, то они хотят земель друг друга, если же царь ведет их в
чужую землю, то они действуют заодно. Тогда наивысшее единство царства -- в
завоеваниях, и оно растет, как молодая пальма. Так было при Кире.
Но все на свете имеет свою меру: вот пальма выросла, зацвела, завязала
плоды -- и из опавших с нее косточек вырастают новые пальмы, деревца,
готовые расправиться с материнским. И тогда, если нет войны, начинакяся
мятежи. Если же война есть, то командиры стараются