сам
отправился в храм с жертвой Эвию. Выехали в рыночные часы, а на место
приехали уже в сумерки. Архелая сопровождали двое старых друзей, раб Гета и
стройный, красивый юноша, наряженный по афинской моде в короткий спартанский
плащ. То был некто Стилокл, сын Архелаева гостеприимца в Афинах и друг
Клеарха. Со Стилоклом был эфиоп -- варвар и раб, -- впрочем, эти понятия по
природе своей тождественны. Архелай расспрашивал афинянина, куда тот
направляется и с какой целью, и тот ответил:
-- Я собираюсь повидать некоторые счастливые народы, которые подобно
скифам и агафирсам живут, имея общими детей и имущество согласно Платону, и
насладиться зрелищем народа, который всегда пребывает в спокойствии, видя,
что самые могущественные люди не богаче его.
Архелай, человек простой и благонамеренный, подивился ответу, ибо ему в
молодости случалось воевать со скифами и грабить их, и он не знал, что скифы
в последнее время стали жить согласно Платону.
Он стал расспрашивать Стилокла о сыне своем, Клеархе, и тот отвечал:
-- По моему мнению, сын твой -- один из замечательнейших людей Эллады и
один из лучших учеников Платона.
Архелай заметно нахмурился. По правде говоря, он слюбился с матерью
Клеарха на весенних Дионисиях, через три месяца взял ее за себя, а через
шесть -- родился мальчик. Но два года назад женщина умерла, и Архелай
выискал себе другую жену, Клелию. Эта жена родила ему второго сына, Сатира,
и всячески изводила старика просьбами, чтобы он не признавал Клеарха ни
своим сыном, ни Дионисовым. Она-то и спровадила юношу в Афины. Делала она
это не из природной злобы, а просто потому, что тогда в Гераклее еще было не
в обычае завещать имущество кому угодно, но все, кроме малого надела,
получал старший сын.
Капище Эвия довольно обширно и вмещает десяток пирующих. Работники с
барашком пришли вперед, совершили возлияния, расположили на жертвеннике
дары. Старик собирался принести в жертву двух барашков, но, поразмыслив,
решил удовольствоваться одним: все-таки меньшая проруха хозяйству.
Спутники ушли ночевать в домик арендатора, клянясь, что ни за что не
останутся в пещере, а старика уложили на приготовленном ложе. С ним,
впрочем, остался Стилокл. Афинянин, брезгуя чудесами, завернулся в плащ,
устроился поудобней и тут же заснул.
Ночью пещера затряслась, из глубины ее раздался грохот:
-- Вот так подарки, вот так подарки!
Одного барашка Эвию, стало быть, показалось мало.
Старик закричал и в ужасе бросился вон. Работники вернулись в пещеру
лишь утром. Афинянин мирно спал, а части жертвы были сброшены с алтаря.
Афинянина растолкали и принялись расспрашивать. Тот отвечал, что спал всю
ночь и ничего не видел, а что касается разоренного барашка, то, несомненно,
в пещеру забежала ласка. "Эх, -- подумал Архелай, -- вот действительно люди
из Афин. О скифах и гиперборейцах знают, а то, что у них под носом,
разучились видеть".
Работники говорили между собой, что старик, поскупившись вторым
барашком, рассердил бога и жить ему теперь недолго, ибо богатство, не
употребленное для раздачи богам и бедным, обыкновенно приносит несчастье.
Настала вторая ночь. Афинянин опять улегся и засопел, а старик лежал
без сна, и мысли его метались взад и вперед. Наконец явился Эвий; ночь они
провели в беседе, а когда запели петухи, Эвий потускнел и исчез.
Наутро, перенесенный в домик арендатора, старик объявил в присутствии
друзей свою волю и заснул; вся болезнь его была от вздорных наветов женщины.
К вечеру он пробудился, совершенно успокоенный. Работники были еще в полях.
Он встал,