Предисловие
Некогда Искандар Двурогий, завоевавший весь мир, решил, что этого
слишком мало: мир иной, за завесой мрака, ему не принадлежал.
Искандар повелел согнать табун из шестисот тысяч молодых кобылиц и
отобрать для похода наилучших воинов. Десять дней войско шло по стране
непроглядного мрака, воины искали путь, щупая в темноте камни, и совали те
камни, что поменьше, себе в карман, -- на десятый день вышли в иной мир.
Спешившись, воины достали из карманов камни, подобранные по дороге: то были
алмазы и рубины. "Те, кто взял мало каменьев, пожалели об этом, ибо
предводители их забрали самоцветы себе, а те, кто собрал их во множестве,
испытали огорчения по той же причине".
Меж тем Искандар глядел на войско и на иной мир и вдруг ужаснулся и
сказал спутнику: "Вот что пришло мне на ум... Если мы отыщем источник живой
воды, ведь не только я, но и все мои воины напьются из него... В чем же
будет тогда мое превосходство над ними? Посему я желаю, чтобы ты остался с
войском, я же один отправился на поиски живой воды".
Так излагает историю великого македонца одна из многочисленных
средневековых "Адександрий", малайская "Повесть об Искандаре Двурогом". Мы,
конечно, прервемся и не станем рассказывать, как Искандар, осознав, что до
рая надо добираться в одиночку, достиг своей цели; как он получил от Аллаха
ветку райского винограда; как Иблис, искусивший его на обратном пути, лишил
людей вечного блаженства. Известно, что подобная история впервые произошла с
Гильгамешем, также лицом вполне историческим.
"Роман об Александре" покорил больше стран, чем сам Александр. Свита
македонца состояла из гетайров: в свите героя "Адександрий" оказались
пахлаваны и рыцари, бояре и верные слуги Аллаха; герой "Александрии"
сражался с Гогами и Магогами, проникал за завесу мрака и не раз достигал еще
более сказочной страны, жители которой были совершенно счастливы ввиду
отсутствия "твоего" и "моего" и полной общности имуществ.
"Александрия" по праву заняла одно из первых мест в той великой
традиции традиции сочинений, героем которых являлась сама история;
сочинений, раскинувшихся на безбрежном пространстве мировой литературы, от
басен первых логографов до исландских саг, от "Троецарствия" Ло Гуаньчжуна
до "Повести о доме Тайра".
Возможно ли возобновить эту традицию?
Впрочем, если древнее и средневековое повествованиеповествование было
историей,историей, то и историяистория была повествованием.
повествованием.
"Император Цинь Ши-Хуанди... переправлялся через реку... Лян и Цзи оба
наблюдали за переправой. Цзи воскликнул: "Его можно схватить и занять его
место!" Лян тотчас же зажал ему рот и сказал: "Не болтай чепухи, не то
казнят весь наш род". Но с той поры Лян стал ценить Цзи".
Эти строки Сыма Цяня врезаются в память гораздо лучше, нежели
рассуждения современного историка: "...тяготы циньского правления...
дальнейшее ухудшение положения масс... растущее недовольство феодалов..."
Чем отличается повествованиеповествование Сыма Цяня от описания
исторических закономерностей? Тем, что повествование включает в себя и
историческую закономерность, и ее опровержение.
Последнюю "Александрию" Европы сочинил Ла Кальпренед в 1645 г. Это была
странная "Александрия": великий честолюбец искал в ней не славу и власть, а
всего лишь добивался любви женщины. Ему больше не нужен был иной мир, и даже
Персия была ему не нужна. Македонец отложил в сторону меч, в котором
отражались земля и небо, поправил перо на шляпе и учтиво молвил красавице
Статире: "Победитель
