И возражения были еще не самым обидным. Чуть пониже, другими чернилами и,
видно, совсем недавно, экзарх приписал крупно: "Дурак!" -- не то о докладе,
не то о собственном комментарии.
x x x
Наступила ночь вторых суток правления Арфарры.
Ванвейлен стоял, кутаясь в плащ, у речного причала. За ним, в ночи,
неясно мрачнела серая громада казенного склада, и грузчки с приглушенными
ругательствами цепляли ручную лебедку к огромному, непривычному для них
ящику. Груз, находившийся в ящике, был обозначен лично араваном Баршаргом
как "оборудование для горных работ", и чиновник рядом с Ванвейленом
равнодушно наблюдал за его погрузкой.
Лебедка заскрипела, -- очередной ящик опустился на палубу круглой баржи.
-- Э-й, осторожней, -- заметил Аххар, -- этак у вас баржа развалится.
Может, приедете за остальным завтра?
Ванвейлен пробурчал что-то невнятное.
Через полчаса баржа тихо отошла от берега. На ней было всего трое людей,
-- Ванвейлен, Бредшо, и Стависски. Вскоре правый берег затерялся в дымке,
река разлилась, словно море, смыкаясь в ночи прямо с небом и сверкая
гладкими звездами.
Ванвейлен опустил лот, -- сорок три метра глубины. Можно ручаться, что,
когда в будущем году будут ставить дамбу в верхнем течении или забирать
новую воду, это местечно не обмелеет.
Ванвейлен подошел к борту. Это было старое, довольно ветхое суденышко со
съемными бортами. Такие борта употреблялись для того, чтобы облегчить
погрузку и перевозку скота, и старинные руководства рекомендовали скот при
этом не стреножить, потому что тонули такие баржи весьма охотно, особенно в
преклонном возрасте.
Стависски и Бредшо, тихо переговариваясь, стали спускать на воду лодку.
Ванвейлен, в темноте, шарил в поисках механизма, приводившего в движение
раздвижные борта. Разумеется, баржу можно было поджечь или взорвать, -- уж
взрывчатки на ней было столько, что можно было б взорвать весь половину
провинции, не то, что баржу, но по зрелом размышлении Ванвейлен такой план
отверг.
-- Слушай, -- окликнул он Бредшо, -- где тут эта чертова задвижка.
-- А справа, -- отозвался Бредшо, -- там такой бугорок и сразу за ним
веревка...
-- Нашел, -- сказал Ванвейлен, -- лодку спустили?
-- Сейчас, погоди.
Ванвейлен наклонился, ухватываясь покрепче за теребя и тут чьи-то сильные
руки бесшумно сомкнулись на его горле. Ванвейлен захрипел, -- все четыре
ножки мироздания подломились, небо полетелело на землю гигантской черной
воронкой, и вот в эту-то воронку и провалился Ванвейлен.
x x x
Когда паланкин Арфарры принесли к даттамовой усадьбе, был уже полдень.
Ворота усадьбы были широко распахнуты, стены увиты лентами и заклинаниями,
на деревьях, как при государе Иршахчане, росли золотые плоды добродетели и
ячменные лепешки, под навесом у фабрики вместо тюков с тканями красовались
длинные столы, и народ облепил мостки и берег в ожидании лодки с сыном Ира.
Арфарра никогда не видел праздника Ира и заранее его не любил. Праздник
был -- та же народная разнузданность, с которой борется государство, -- как
храмовая проституция, или тайные секты, -- готовая преобразиться в
разрушение и бунт.
Сын Ира был сводным братом безграмотных варварских шаманов. Бог не
селится в человеке или в каменном истукане. Лишь государство -- образ божий.
И, подобно всякому истукану, Сын Ира был достоин уважения. Не как обманный
бог, а как часть обычаев и устоев.
Арфарра поискал глазами: в праздничной толпе что-то говорил небольшой
кучке людей знакомый шорник.
Вы интересовались, будут ли арестовывать богачей -- будет вам арест.
Примета, а
