чеканенные Харсомой, а кожаные платежные поручительства храма. Так что храм
как бы между делом выполнял роль центрального банка провинции -- а теперь
государства -- Варнарайн.
Здесь, в глубине Даттамова поместья, Ванвейлен видел, каким большим
состоянием обладает Даттам и как мало он брезгует средствами в пополнении
оного. Даттам был такой человек, и кабана съест, и про муху скажет: тоже
мясо. Даттам перекупал ненадежные долговые обязательства у тех заимодавцев,
которые уже не могли стребовать их с должников, -- к примеру, если должник
стал налоговым инспектором или получил восьмой ранг. И иногда Даттам делал
из чиновника ручного зверька, а иногда выбивал деньги любыми способами, --
рассказывали, что люди Даттама как-то приволокли в усадьбу чиновника
девятого ранга, да и подвесили его в подвале на недельку...
Помимо этого, существовали открытия храма и его мастерские, и ни для кого
не было секретом, что человеком, сообразившим, что из открытий можно делать
деньги, был Даттам. Храмовые мастерские существовали фактически в обход
закона, запрещавшего изобретение новых механизмов.
Последняя эпоха повального изобретательства как раз пришлась на начало
нынешней династии.
Государи Амар и Иршахчан ценили военные изобретения, сажали изобретателей
с собой за стол и ввели математику в число экзаменационных дисциплин. Какие
катапульты и баллисты строились в то время! Дробили в пыль каменные стены,
за которыми укрывались бунтовщики, повышибали все каменные зубы замкам
недовольных сеньоров!
После смерти государя Иршахчана армия была распущена, а императору
Меенуну подали доклад, в котором говорилось, что механизмы рождаются от
войны и корысти отдельных лиц, а порождают всеобщую леность. В докладе
небезосновательно утверждалось, что если крестьянину будет в два раза легче
пахать, он не будет в два раза больше сеять, а станет в два раза меньше
работать. Каковое обстоятельство приведет к пьянству и ничегонеделанию.
Государь Меенун запретил недобросовестные изобретения. В общем и целом
доклад был вдохновлен цехами, боявшимися сокращения рабочих мест и падения
цен на продукцию. С тех пор государство тщательно блюло равновесие:
регламентировав объемы производства каждого пустяка, а также его стоимость,
исчисленную в рисовом эквиваленте, оно запрещало цехам производить больше,
но в то же время защищало их от конкурентов со стороны.
Глядя со стены усадьбы на огромное озеро со свалявшейся по краям его
пеной и с бараками, где жили не то ткачихи, не то проститутки, Ванвейлен, к
стыду своему, думал, что государь Меенун был не так уж и неправ.
Удивительно было, однако, что, несмотря на весь свой ум, Даттам
совершенно не обращал внимание на вред, наносимый им природе, и, сопоставляя
цены, запасы и урожаи по всей империи, не умел сопоставить синюю анилиновую
воду и катастрофическое вымирание рыбы в озере; все-таки смирен был еще
человек и не смел подумать о масштабах затеянного им насилия над природой.
x x x
Даттам прожил в поместье всего один день, в течение которого был осаждаем
беспрестанно ходатаями всех девяти рангов, в основном просивших денег, -- и
на следующий день уехал в город. Ванвейлен просился с Даттамом в столицу, но
тот ясно дал понять бывшему королевскому советнику, что здесь -- не
варварская страна, здесь люди богатые и чиновные обойдутся без чужеземных
советчиков. Особенно без Ванвейлена -- у того дар соваться в маслобойку.
Перед самым отъездом Даттама в столицу Ванвейлен всадил-таки в его
кабинет электронный жучок и поймал обрывок разговора Даттама с приказчиком
Миусом.
