-- пусть общинные земли останутся за владельцами, а государственные
раздайте тому, кто хочет.
И уехал.
А вечером Хайша Малый Кувшин ел квадратный пирог, и круглый пирог, упился
пьян и плясал в обнимку с хозяйским сыном и кричал:
-- И мне, и тебе! Деремся за зернышко, а рядом пирог гниет...
Той же ночью Хайша Малый Кувшин отправился в Козью-Заводь, где были
схоронены мешки с солью, -- он договорился с чиновником, что тот, по
военному времени, учтет соль по хорошей цене и даст землю получше.
x x x
В это время араван Баршарг в командирской палатке с малиновым верхом, о
пяти золотых углах, о пятистах золотых колышках, разбирал донесения и ответы
на свои письма.
Настоятель храма Шакуника и наместник ответили вместе. Они были согласны,
но предлагали: пусть совет регентов состоит из сотни наиболее уважаемых лиц,
а решения его исполняют для простоты пятеро: араван Баршарг, наместник
Рехетта, настоятель храма Шакуника, господин Арфарра и господин Даттам;
трое, стало быть, монахов-шакуников против двух ненавидевших друг друга
чиновников.
"Наиболее уважаемых лиц" провинции предполагалось определять так: это
были люди с собственным заводом, или лавкой, или виноградниками, или иным
имуществом, приносившим в год не менее четырехсот ишевиков. Манифест
государыни Касии уже загодя объявлял их врагами государства и кротами,
роющими дыры в общем имуществе. Вследствие этого новая власть могла
рассчитывать на их преданность.
Сын Баршарга, тысячник Астадан, откинул полог: у входа развевалось
оранжевое знамя с изображением белого кречета, и тянулись безукоризненные
ряды палаток. А войска все подходили и подходили.
Астадан удивился:
-- Зачем им этот дурацкий совет?
-- Они думают, -- пояснил отец, -- что я легко могу отдать приказ
зарезать Даттама, но что я не решусь с помощью войска забрать власть у сотни
"уважаемых лиц".
Сын аравана Баршарга очень удивился:
-- Они что, с ума сошли? В Зале Ста Полей мы справились с тремястами
чиновников с помощью тридцати стражников. Неужели десять тысяч наших
всадников не совладает с их глупым советом?
-- Помолчи, маленький волчонок, -- сказал араван сыну, -- я не собираюсь
обходиться с уважаемыми людьми, как с чиновниками.
И Бариша, секретарь покойного экзарха, написал сто писем ста уважаемым
людям, и не стал спорить с Баршаргом.
Зрачки от горя по смерти Харсомы у него были квадратные, и Бариша думал:
"Все в мире обречено на страдание, и государство обречено на страдание.
Лучше уж ему страдать от насилия богатых, чем от насилия бедных, потому что
насилие бедных, как ураган, и как разрушенная дамба, и как конец мира. И не
этого ли хотел государь Харсома?"
x x x
Вскоре пришли письма от Даттама и Арфарры.
Письмо Даттама поразило Баршарга. "Восхищен вашими мерами. Надобно
решиться -- либо мы, либо они", -- лукавый, осторожный Даттам пишет такое!
Или это -- ловушка? Или Даттам боится, что Баршарг не простил ему смерти
брата, и намерен продать Баршарга двору?
Но письмо пришло не одно. Вместе с ним посланец Даттама передал Баршаргу
мешок, развязав который, Баршарг онемел. В мешке были не бумажные деньги
империи, и не золотые, право чеканить которые вытребовал Харсома, -- в мешке
были кожаные платежные поручительства храма, считавшиеся среди крупных
купцов самым надежным средством расчета. В мешке была сумма, гигантская даже
для сибарита и взяточника Баршарга, -- четыре миллиона ишевиков. Полтора
официальных годовых дохода провинции, -- шесть лет содержания войска. Сухая
записка рукой Даттама извещала, что господин
