Даттам хотел ехать на лодках в Козью-заводь, где он раньше охотился,
навещая Янни. Козья-заводь была проклятым и потому безлюдным местом. Но
весной экзарх взял и разбил в Заводи военный лагерь. Третьего дня, получив
известия из столицы, командир лагеря, один из любимцев экзарха, всполошился
и бросился ему навстречу. Теперь Козья-заводь была пуста, но Янни все равно
не захотела туда ехать.
Бредшо и Ванвейлен, услышав о военном лагере в Заводи, значительно и с
легким ужасом переглянулись.
Это была грустная охота для Даттама, потому что Янни ускакала
далеко-далеко вместе с кречетом и Сайласом Бредшо, а Даттам, из
хозяйственных соображений, ехал вместе с пожилым опрятным старостой,
приемным отцом Янни. Тут же был и Клайд Ванвейлен. Староста, в простом
чесучовом, без излишеств, кафтане, рассуждал о прибыли, полученной посадом в
этом году от продажи холстов, праведной прибыли, несомненно
свидетельствующей, что тот, кто ее получает, угоден богу; о том, что посад
теперь покупает краску от храма, и о том, что новый Сын Небесного Кузнеца
придумал замечательную вещь: завести книжечки, наподобие расходно-приходных,
разлиновать их на графы, соответствующие порокам, вроде наглости,
жестокости, нетерпения, и наоборот, добродетелям, и отмечать книжечки каждый
день. Главным пороком была расточительность, главной же добродетелью --
честность, ибо честность -- залог процветания и лучший капитал.
Тут Даттам вспомнил, как двенадцать лет назад люди этого человека,
которого звали тогда тысячником Маршердом, два дня пороли, в свое
удовольствие, реку Левый Орх, потом разрушили дамбу, спустили воду, нашли в
озерной тине огромного слепого дельфина-сусука, приняв его за речное
божество, зажарили и съели.
Даттам глядел вокруг, на поля и и огороды, и страшная тоска сжимала
сердце, и он чувствовал себя так, как чувствовали воины-оборотни Марбода
Белого Кречета, погибая под стенами Ламассы; как старый дракон, который сам
породил маленького человека, пастушка Хоя, и сам отдал ему в руки чудесный
меч.
"Да! -- думал он. -- Твой сын не подарит невесте белого кречета --
канарейку он ей подарит, канарейку в клетке, и еще с упоением будет
хвастаться, как удалось выторговать у продавца два гроша. Праведное
стяжание! Да плевал я на стяжание, если оно праведно!"
Даттам глядел вниз, с желтого холма, на опушку болотца, где вместе с Янни
прыгал по кочкам Сайлас Бредшо. Месяц назад, в одном из замков, на рассвете,
рабыня и колдунья сказала чужеземцу во всеуслышание: "Знаешь, твоя жена
будет самой счастливой!"
Для этого, впрочем, не надо было быть колдуньей.
Даттам склонил голову, прислушиваясь к разговору между старостой
Маршердом и Клайдом Ванвейленом. Бывший тысячник хвалил экзарха за милость,
-- тот часто звал людей из посада и советовался с ними относительно
будущего.
-- А нельзя ли чего получше советов? -- спросил Ванвейлен.
-- Что же лучше? -- сказал староста и оправил кафтан.
-- Чтобы вы выбирали людей, которых отправляют к экзарху, и чтобы их
мнение было для экзарха не советом, которого он волен и не слушатся,
приказом. Делают же так в городах за голубыми горами.
-- Ба, -- сказал Маршерд, -- враки.
-- Почему враки? Или вы не слышали о таких городах?
-- Ну вот и брешут, рассказывают то о людях с песьми головами, то про
море, обратившееся в лед.
-- Это опасно, -- сухо сказал Ванвейлен, -- считать брехней то, что не
видел.
-- Почему же не видел? -- удивился Маршерд. -- Каждый день вижу! У
провинции две головы и те
