попросил отслужить молебен за мертвецов прошлого и будущего.
После молебна тощий молодой желтый монах справился о заветных помыслах
наследника.
-- Процветание народа, спокойствие государства, -- отвечал Харсома.
Монах глядел на него огромными синими глазами, чуть склонив голову, как
ребенок на диковинного паука. Харсома сощурился, неприятно улыбнувшись.
-- Власть, -- сказал экзарх.
Монах глядел все так же исподлобья.
-- Удивительно, -- сказал он, -- но я не вижу, какой из ответов -- ложь.
x x x
Через неделю после отъезда экзарха в город пришли письма из страны
аломов. Храмовый торговец Даттам и бывший королевский советник Арфарра
извещали о скором приезде в Варнарайн. Были письма и от варваров. Варвары
называли Харсому своим королем и просили его защитить их от короля Алома.
Расшифровывал письма молодой, преданный экзарху секретарь Бариша. Вместе
с письмами пришел и трогательный подарок -- длинный и легкий, как паутинка,
шарф, вышитый в прилеп пряденым серебром. Шарф сплел маленький Неревен,
послушник господина Арфарры, сплел так, как их плели тысячу лет в его родной
деревне Песчаные Мхи. Песчаные шарфы ценились очень высоко, и не только
из-за качества работы, -- из-за тождественности узоров и древних оберегов.
Когда пятьсот лет назад Аттах восстанавливал буквенное письмо и запрещал
словесный рисунок, в деревне рассудили, что шитье буквами нарушит суть
оберега, и продолжали вышивать словами-картинками: те утратили гражданский
смысл, но не тайную силу.
Бариша, тоже родом из Песчаных Мхов, подвесил шарф перед собой и стал
пересчитывать паучки и отвивные петли. Бариша помнил наизусть все цифры в
центральных годовых сводках, и взглянув на отчет, ловил, если надобно,
чиновника на жульнической арифметике. Тройное тайнословие: шелковой сканью,
новейшими шифрами и запретной грамотой -- даже доставило ему удовольствие.
Маленький послушник Неревен, скучая и кашляя в темных покоях королевского
замка, подробно докладывал о поведении и окружении Арфарры.
"Я не знаю, что он хочет, -- писал Неревен, -- потому что он сам этого не
знает. Говорил вчера городской головке: "Запретим на Весеннем Совете всякую
войну и сделаем государство всемогущим!" Его спросили: а что, мол, такое,
всемогущее государство. Он и говорит: "В законах Иршахчана сказано, что во
всемогущем государстве нет ни бедных, склонных к бунтам, ни богатых,
склонных к независимости. А я говорю, что во всемогущем государстве бедняк
не опасается за свою жизнь, богатый -- за свое имущество".
Но больше всего писал Неревен о семи купцах из Западной Земли, явившихся
по весне в Ламассу. "Понятливы, но дики. Никаких ремесленных изделий с собой
не привезли, только золото, камни и слоновую кость, и китовый ус, и меха.
Камни обработаны не лучше, чем в империи пятьсот лет назад, у мехов выделка
грубая, как аломская. О брошенных городах империи говорят, как о городах
богов, хотят потому в ойкумену и даже амулеты носят такие, как пятьсот лет
назад -- в западных городах. Господин Даттам берет их с собой в ойкумену,
хочет торговать с западом, Арфарра ему не препятствует и считает их
лазутчиками".
Секретарь Бариша ничего не знал об упавшем корабле. Он, однако, был
поражен тем, сколько написал мальчик о чужеземцах: у мальчишки был вообще
отменный нюх на истинное.
Бариша обдумал сообщение послушника. Так вот отчего господин Даттам
вздумал просить монополию на заморскую торговлю! Монополию экзарх уже
предоставил: однако, услышав это сообщение, пожалуй, может и рассердиться...
Бариша воспользовался тем, что настоятель храма Шакуника
